13/10/08
Сохранившиеся несколько предложений...
Комната... она была почти моей... и как после этого не верить в то, что рано или поздно, так или иначе все бывает. Иногда слишком поздно, от того не радует, а иногда слишком неожиданно... и неожиданно приятно. И пусть Дэвида немного не хватило, а Джованни немного был излишним (и в сумме они не дают целое, к сожалению, а может к счастью), но дают ощущения Комнаты, внутри Комнаты. А что в ней будет? Одиночество или любовь? Боль потери или радость мгновения обретения...? По-разному. Оно было не по книге, но очень близко к книге, оно было загублено в самом начале, а потом наверстывалось, получилась пунктирная линия... но отдельные штрихи. Мне бы хотелось, чтобы Дэвид оставался таким. Он не играл ни с кем, он запутался, пытаясь спокойно вылезти из возникших вокруг стен-решеток комнаты. Как он сам говорит - он резал по живому, действительно по живому. И от боли не кричал и не ерничал, а только тихо и спокойно говорил, почти просил прощения у Хеллы в их прощальном разговоре и тихо умирал от беспомощности навалившихся стен. Джованни мог помочь их удержать и выжить под ними... но Дэвид ушел...
****
Нож гильотины отрезает звуки... а память предательски бежит вперед - сейчас в тишине застучат каблуки, а в руках темных силуэтов будут пригоршни звезд, которые аккуратно, иногда педантично вымеряя сантиметры между огоньками, тени расставят меж сеток и металлические преграды перестанут казаться такими непроходимыми. Стены комнаты, которые сдавливали существование в ней, они вдруг отступят, и будет возможно пройти в любом направлении... Тишину нарушает шуршание юбок и каблуки, а в темноте легко угадываются Жак, Хелла, каждый из посетителей бара. Такой короткий фрагмент тишины когда-то он казался долгим, не нужным, затянутым. Сейчас - это неотъемлемая часть общей картинки. Все эти участники событий «проиграли», они переживали за Джованни, опровергали газетные шумихи, выискивали способы вытащить его из тюрьмы. А теперь... теперь они помогают ему в последний раз, выстраивают путь, освещают его своими силами и делают проще эту дорогу... что-то переменилось там, в зарешетчатом пространстве, сломалось, похоже, не все одинаково относились к Джованни, впрочем, звезды... их не обманешь, слишком большое сердце разбилось сегодня, и даже если смачно бросить звездочку, ее дрожащий огонек, почти погаснув, вновь засветится... значит, сегодня, большинство было все-таки «за» Джованни. ... и по логике вещей, хочется поинтересоваться - а что же будет завтра?
************************************************************
10/11/2008
Камера - зло. И чем она профессиональнее, тем злее. Сегодня спектакль записывали... Красивые картинки, слайды в синем свете, мудрые слова от Жака, Гийома, Отца Дэвида, сменялись непонятными желаниями и целями Дэвида и планомерными уколами Джованни (уточню: уколами Дэвида. Любовь бывает разная, а спектакль как мы вызубрили о любви, у них она вот такая, с такой полярностью).
Гулким и болезненным одиночеством сквозит от Жака, Гийома, отца Дэвида. Каждый из них понял это, кто-то смирился, кто-то пытался бороться, кто-то существовал в сложившемся вокруг себя пространстве. Жак выжил и пережил всю возможную свору гончих. То, как он наслаждается жизнью вызывает не просто улыбку, а какую-то толику зависти. И только ради одних слов - никому не дано обрести свой рай. Боль, потерянность, безысходность. Невероятная безысходность которая мучает его, которую он усмирил на людях, которая болезненна и которую он старается не открывать... И пусть счастье не обретено, но оно было или как минимум он видел его и был рядом, пусть со стороны, но видел, может оно было придуманным, но так или иначе, но свои теплые шесть месяцев, каким бы они ни были, они у него были. Ах, чего Дэвиду стоило услышать его - «Сердце видит раньше глаз. Попробуй полюбить его, ведь не любить значит не жить». Жак плывет по течению жизни и украшает ее, раскрашивает, чтобы было уютно, чтобы пусть нарисованное, но ощущение счастья было, чтобы веселье не прерывалось слезами... А Гийом, такая скользкая и неприятная личность. Он... он... пожалуй, сегодня среди этой толпы одиночеств именно его я назвала бы самым счастливым и несчастным. Счастливым, потому что страх и мучение прекратились; несчастным - потому что страх и мучение прекратились. Если Жак говорит о желании жить, Гийом впечатывает безысходность. Как-то слишком отчетливо он рисует окружающую себя пустоту, отчетливо осознает свое одиночество, свое положение и... пользуется этим - Вот да, он такой, он владелец бара, где собираются такие же одиночества… быть звездой или собирать звезд.. воспользоваться…. Жак сделал свой выбор, Гийом свой.
Отец, понял «осмыслил свою роль в этой жизни», лишь потеряв сына, упустив все, и оказавшись один в пустом доме. Что с ним станется, что будет... страшно. От самоуверенности, до полного разрушения всего и оставшейся пустоты. И остается мысль именно о нем, а не о Дэвиде, Джованни... (Интересно, а каким бы Ванин сыграл...ну кого-нибудь другого)
Анджело (говоришь, так тебя родители назвали )))) Дэвид мучается озвучивая (именно озвучивая) историю о Джо, по настоящему рассказывает ее Анджело. Не Дэвид, мучающийся от уплывающей мужественности и оттого стремящийся ее подчеркнуть, убегающий от невидимой «своры гончих» с острыми зубами (кстати, а почему гончих, которые кусают и презрительно говорят о том, о чем «сам знаешь». Может это гончие другие - гончие, которые прогнали его в Париж, то самое «я» от которого он бежал, светлое и бесконечное завершившееся к утру, гончие не снаружи, а гончие внутри Дэвида... впрочем, не знаю). Что тот мальчик для Дэвида, что он не осознал тогда и о чем рассказывает сейчас. Обладание. Победа. Что-то около этого... какие там запястья, какая там радость, свершение любви... л-ю-б-в-и. Для него все это грязь и мусор, который очищает Анжело, чуть небрежно подправляя «макияж», поправляя украшения, закрывая глаза, чтобы не видеть, слышать достаточно, и рисовать свое. ... Так отчетливо остается его движение рукой - следуй за мной. Словно по кадрам, чтобы голова, которую отсек нож гильотины увидела. Это движение не просто видно, оно ощутимо. Где-то даже по-кукольному, но кто знает как они двигаются, когда за спиной белые крылья, как можно двигаться в узком пространстве коридора освещенного звездами. И уходящая темная фигура, повинуясь мановению руки поднимается, идет за ним, этому «приглашению» невозможно противиться.
неприятные очевидности, сквозь недосказанности
Всегда быть сверху? Неплохая позиция?... Ну, в общем, не поспоришь. И за эту позицию они сражаются не на жизнь, а на смерть. Сражаются не первый день, не первый спектакль... И в этом сражении, с учетом используемого арсенала, применяемой тактики победителей не будет, а проигравших окажется отнюдь не двое... Для них стены комнаты узки, они ограничены, как минимум, физическим пространством «кровати» и шестом, который объединяет двух встретившихся людей, вокруг которого закручиваются их жизни в эти недолгие шесть месяцев (есть и другие, как знакомство, как совместный деревенский танец, как последняя ночь, но эти - самые крупные поля). Цель - оказаться сверху.
Закрывшись в едином пространстве клетки, они способны устроить сцену настоящего «уличного боя без правил», с задачей - вбить противника в решетку, чтобы отпечаток остался на «на долгую память для книги регистраций счастливых событий»... И как в настоящем сражении - важно представление - а именно - кто и как первым поднимет руку и вцепиться в решетку, сделает первый рывок. И если они не в силах вовремя остановиться, вмешается ... крюк такой хлипкий, но такой сильный, способный изменить ход сражения в пользу... нет, ни в пользу Дэвида, ни в пользу Джованни, в пользу сотни случайных (и не случайных) свидетелей происходящего. Да сегодня створки «клетки» опять распахнулись, и пришлось забыть о сражении, пришлось видеть друг друга, хоть и не дарить любовь, но, по крайней мере, быть участником происходящего события в жизни каждого из них, точки отсчета заколдованных шести месяцев... (кстати в прошлый раз посильную помощь оказала пряжка на куртке, которая зацепилась за прутья, и пришлось одному отцеплять второго, дабы продолжить ... любить).
... Дэвид отправляется в почтовое агентство, а Джованни на работу, но сначала... сначала нужно показать кто здесь сверху. Что будет на этот раз? У кого каблуки выше и кто стоит чуть ближе, чтобы поставить руку чуть выше. Или кто догадается положить руку на лицо, а-ля большая и чистая любовь, а может вульгарненько шлепнуть, ну или просто положить руку на зад, а-ля наши дни и ночи навсегда с нами. А может властно притянуть к себе. Да-да именно для этого героев свели здесь на авансцене. И, кстати, это спектакль о любви. Смотришь на этот бой местного значения и думаешь и что же тут такого глобального происходит, и не придумывается, даже самой извращенной зрительской фантазией. Любовь? Разрыв? Страх предстоящего? Растерянность от незнания как разрулить ситуацию? Спокойствие от уверенности в безысходности?
Жаль, что они не видят, и даже не пытаются видеть, что «Комната» это не только решетки вокруг, это не только маленькое пространство «кровати», это не только такой реальный металлический шест, на который можно высоко запрыгнуть, «Комната» глубже и больнее, она медленно уходит в незримую даль по той самой тропинке, которая исчезает за пределами видимого, отражаясь и преломляясь в зеркалах. Тишиной «Комнаты» можно болеть, а можно полюбить, можно раздвигать ее стены или умереть под опадающей штукатуркой, навсегда покидая Париж... Ах, это все мечты, мечты...
Отредактировано rrr_may (2008-11-14 13:05:12)
Не прощание, но доброе расставание - запомнить каждый шаг, каждый луч, каждый взмах... И если Куклы получились опьяняющие (ну с градусом они были, с гра-ду-сом) и прошли под девизом «мир, дружба, футбол», то комната …она была настоящей, одинокой, пугающей, болючей... настоящей Комнатой Джованни. И как сказала девушка, посмотревшая Комнату в этот день впервые: «Как чудесно... жаль, что в конце так грустно». 
