А понятно) Спасибо, что объянили

Так, заметкой на полях: у одного из зрителей видела в руках старую программку спектакля, листик А5, сложенный пополам, пожелтевший... Не решилась попросить хотя бы подержать эту живую историю в руках

Изначально программка складывалась в три сложения. А спектакль продолжался пять часов с двумя антрактами.

Вот программка из прошлого тысячелетия:
Программка 29 сентября 1993 года
Состав с официальной премьеры, а фотобуклет появился чуть позже.

Не думаю, что партия из "Призрака оперы", будь она исполнена вчера Маргаритой, спасла бы положение и Маргарита понравилась бы сразу всем. Я бы не был столь категоричен относительно вчерашнего исполнения роли сией, ровно как считаю, что спор относительно того, кто, а главное - как должен играть Маргариту, был, есть и всегда будет горячим! (Он также распространяется и на Мастера.)

Роман Булгакова "М. и М.", на мой взгляд, гениален еще отчасти и потому, что у каждого человека, прочитавшего его от начала и до конца, в голове крутятся свои образы героев, свои интерпретации тех или иных событий, действий, повлекших одно другое, причины думать о поступках и поведении героев так или иначе.
Однажды я слышал замечательное мнение о том, что постановки «Мастера…» лучше смотреть тем, кто никогда не читал романа и не обременен мыслями о нем. Если же роман человеку нравится, то угодить ему будет крайне сложно! Может быть. А может и нет.

Что у нас с Вами, зрителей Юго-Запада, есть в распоряжении?
Есть слова Маргариты, есть чувства,  ровно как есть две замечательные актрисы и обаятельные женщины, которые на сцене Юго-Запада играют любовниц Мастера. Каждая из них тоже видит страдания Маргариты по-разному. Одна «истерит», а другая не понимает, что говорит. И можно ли вообще понять, что чувствует женщина, потерявшая любимого? Смею предположить, что там не только закаркаешь, как ворона! Хуже!

Я видел пару Китаев-Бычкова однажды. Признаюсь честно, они оба мне не понравились. Мастер тогда куда-то спешил, а Маргарита истерила. Вчера все было как нельзя лучше. С обоими. И знаете, что порадовало меня во вчерашней Маргарите? Её слова о любви, ибо все что она говорила, заставляло подумать: да, я верую!

(Маргарита другого исполнения меня больше радует потому, что ближе к моим визуальным представлениям о Маргарите, но когда она открывает рот, становится не так жаль, что Мастер этого не слышит.)

Вчера и правда все сложилось. Лично мои ощущения напомнили мне о самых первых спектаклях в Юго-Западе, когда кроме ахов и охов поначалу ничего не скажешь.
Воланд был бесспорно хорош. Этот Воланд Леушина явно мой, о чем повторять не устану. Он страшен, но местами по-человечески обаятелен что ли. Настоящий Дьявол, обольстить умеет. И свиту подобрал на славу. Вчера они зажгли!

Сцены у Стравинского нужно было видеть! Бездомный Нагретдинова мне нравился, но Бездомный Наумова – это персонаж совершенно неподдельный, а в паре с доктором они так искусно сражаются на словах, что дуэль та доводит до изнеможения… от смеха плачешь.

Грибоедов, бал Сатаны, Варьете – все в голове и поразило удивительным образом.

Как видите, одни ахи и охи. Но этот тот случай, когда за ними много чего содержательного!

ПС. Ребятааа, а можно так всегдаааа? ))))

Признаюсь, на «военного» в варьете, во время разговора Воланда со свитой не обращала внимания. Но не раз видела этого «военного» во время разоблачения – фуражка на глазах, руки в карманы и безотрывное слежение за событиями - чекист, мысленно строчащий рапорт о происходящем.

Fred, примазываюсь к вашим словам, но у меня накопилось этих «ради» на пару штук больше))
Скажу о Свите с их внутренними разборками. Мастер-Бакалова и как он видит и проживает события, которые для Левия лишь слова о снижающемся солнце и далее по тексту. Совершеннейшую дурость Грибоедова, но только на фоне серьезнейшего Ершалаима, так сказать к чему все привело.

По поводу поклонов. Не могу сказать как давно осознаю. Все таки первые походы в театр очень долго не цифруешь поклоны, но последние полгода точно (а может даже год), Ванин выходит на поклон в качестве Стравинского - по центру. Но у меня ощущение, что все-таки видела его и на поклонах в оранжевой накидке... хотя может путаю с началом спектакля.

Отредактировано rrr_may (2009-11-20 22:50:28)

Возможно, кому-то будет интересно - отзыв, точнее, впечатление от спектакля 18.11.09. одной из тех впервые пришедших зрительниц. Копирую с сокращениями, но, думаю, что суть будет ясна:-)

"Обнаружился добротный, неплохо сделанный (аки целое) спектакль. Все коррективы – в исходную концепцию (панегерик Воланду), и в принципе – вносила игра конкретных актеров. Откровенное недоверие вызывала лишь любовная линия (и Маргарита лично), откровенное неприятие – причмокивающий Варенуха, и откровенное недоумение о смысле присутствия – Гелла.
Итак, любовная линия не сложилась, «подвинув» таким образом тему, заявленную в названии спектакля. Тему, заявленную режиссером, подвинул «какой-ни-то» Воланд (некая не-человечность в нем все же была, но масштаба и силы – не было) и его не вполне внятная свита (где был откровенно хорош Коровьев, вначале принятый (мною хором с (второй девушкой)) за Азазелло).
[В первой сцене создавалось впечатление, что он-то и есть дьявол, и он, присутствуя «незримо» при разговоре, и рулит всеми тремя действующими лицами – начиная с Воланда.]
Засим (и не только) для меня на первый план вышла «ершалаимская линия», а тему эту задает еще все та же первая сцена, где «за всех» играет Берлиоз.
[В фамилиях актеров, кроме «Ванин», я плаваю;-), посему называть буду персонажей.]
(Иван Бездомный в целом (на мой взгляд) играл неровно, точнее, то играл, то не играл, в первой сцене скорее «не», а вот по дороге в сумасшедший дом – уже вполне себе.)
Возвращаясь к Берлиозу. Не скажу что он выдал какую-то новую трактовку или смысл персонажа. Это просто был правильный такой «Берлиоз из книжки», какой и нужно, и его спор с Воландом вытащил за собой первую ершалаимскую сцену, а дальше Ершалаим задавал уже свою логику сам.
Кроме того, поскольку Мастер, как я говорила, «не вышел» героем истории о любви, то он оказался прежде всего «автором романа о Пилате». (Наиболее внятен он был, пожалуй, при первом появлении, когда рассказывал Ивану про роман – он так настойчиво застревал в своей истории на множестве мелочей, что чувствовалось: перед нами – душевнобольной – не «ума лишенный», а именно «умом повредившийся», вот так болезненно застрявший на чем-то.)
Словом, полученную историю стоило бы скорей назвать «Роман о Пилате» - причем не только для Москвы, но и для древности он будет именно «романом о», а не, скажем, «историей Пилата».
И даже не историей Иешуа, нет; в данном случае – историей Афрания.
/.../
этот Афраний создает не Иешуа(* - отсылка к книге Еськова "Евангелие от Афрания"). А Пилата.
История остается непредсказуемой, но короля может играть свита. Просто в этом случае вместо «деяния А» следует читать «деяния Б, Ц, Д, Е», а то и просто «Б».
Афраний не имитирует приход Мессии(* - отсылка к книге Еськова "Евангелие от Афрания"), он просто, обнаружив в данной точке пространства и времени Вопрос, видит, что ответ для него не готов… или не дотягивает, - и создает тот ответ, который дОлжно дать. Но должно – именно Пилату, значит, даст его – Пилат, а сделает – Афраний. Сделает, что должно, и будь, что будет, даже если для него не будет ничего (или будет – ничто?) – сделает, не дрогнув, он – римлялин, у него архетипическое «лицо римского портрета», которое и всплывает в памяти, когда думаешь о Риме, его людях и его искусстве, - а у Пилата лицо советского начальника.
(И не говорите мне, кого каким кувшинным рылом наградила природа, - посмотрим для сравнения в лицо доктору Стравинскому, - умное, живое, очень подвижное, где вовсе нет этой скульптурности и мрамора, и нет Рима! Это советское медицинское светило, каким оно и должно быть. Ассоциация, впрочем, - снова портрет, «Портрет хирурга Юдина» Нестерова ).
Но о Стравинском – далее, пока – снова Афраний: прямая спина, сжатые кулаки (это не ярость, но – напряжение, собранность), и голос, в котором не прочтешь ни-че-го, и понять, что внутри может быть что-то, кроме готовых фактов (размышления, решения, Поиски – быть может, даже сомнения и признание ошибки!) – это возможно понять не по тому, как он говорит, а лишь по тому, что.
Вытаскивает из Пилата идеи и мысли, формулирует их («Так все-таки – убьют?»), исполняет и  докладывает об исполнении и последствиях.
А Пилат? Нет, он вовсе не полное ничто. Он что-то чувствует, думает, при встрече с Иешуа и впрямь испытывает изумление и какие-то порывы, прежде неведомые, желание оставить его при себе, не принимать судьбоносного решения о казни; потом, после – сожаление и желание вернуть философа назад (значит – чтобы «казни не было»)… Но этим мыслям не хватает воли, решимости, крайней нужды, они не становятся решениями, и даже желаниями (из ощущений) становятся не всегда.
Это какая-то барственная лень восточного сатрапа, у которого есть власть, а значит – есть всё, и делать ему ничего не надо, а если надо – то другие сделают, и даже сами поймут, что именно нужно.
Тут я, возможно, внесу немного криптоистории, сказав о совмещении ролей и найдя там смысл, который, вероятно (в отличие от пары Афраний – Стравинский) туда и не клали (к тому же я выяснила совпадение уже после спектакля, по фамилиями в программке).
Пилат – и Семплеяров. Это уже не «лицо советского начальника», это он и есть! Из чего состоит небольшая роль Семплеярова? Исключая «разговор» с Варенухой по телефону ( хотя бы потому, что его играет сам Варенуха!) – из сцены, где он требует «разоблачения» («…черной магии») – и получает разоблачение (себя).
И ведь никаким гомерическим злодеем не оказался, обыкновенный злоупотреблянт служебным положением, в целях. В общем-то, более мелких, чем то, чем он обязан заниматься «по должности»…
Так вот, «разоблачение Пилата», происходящее на наших глазах, в том же – в несоответствии масштабов. Конечно, в данном случае – уже отнюдь не в занимаемой должности дело…
Впрочем, «в оправдание Пилата» хочу сказать что именно он обеспечил мне самую, наверное, страшную сцену спектакля – хотя я не уверено, в самом ли Пилате дело, в построении сцены в целом (которую делает не только актер), - или в том, что у меня на тот момент Евангелие сидело в голове куда крепче Булгакова? …Он произносит монолог об отпускаемом преступнике, стоя лицом к залу, а у меня отчетливое ощущение, что это не он сейчас назовет имя, это мы «отыграем» народ иудейский, назвав - не того…
Из этого момента очень хотелось куда-нибудь деться. (И это, пожалуй, правильно).
Эта сцена – или сама встреча с Иешуа – и оказывается высшей точкой роли Пилата, - и в событийном плане она и правда высшая, но дальше, как мне кажется, все выше, все яснее должно становиться история внутренняя,  осознание того, что ты выбрал, - а этого как-то и нет. Какие-то чувства, как уже говорилось, есть, а вот осознает и действует – Афраний.
Он доложит о казни, о смерти Иуды и погребении Иешуа, предложит отдать себя под суд…
( - и если бы Пилат согласился, - думаю, он спокойно пошел бы, поняв, что цена ответа на Вопрос оказалась именно такова… Впрочем, был бы наверняка оправдан (за служебное рвение) – и рассыпался бы во всех должных благодарностях справедливым римским законам, судьям и лично Пилату – с тем же непроницаемым лицом) –
…приведет Левия Матфея, - и Левий Матфей наконец выкрикнет в разговоре Пилату, что теперь всю свою жизнь намерен положить на убиение Иуды из Кириафа, - и Пилат ответит: «Это уже сделано».
- Кто это сделал?
- Это сделал я.
…И для него-то это совершенно так и есть, «государство – это я», но в ответ ему хочется крикнуть: «Не ври! Не ты» - и ведь некому даже возразить, Афраний уже ушел, просто ушел по лестнице, и больше мы его не увидим (и даже на поклонах будет – почему-то Стравинский, которого и не было во втором отделении).
(…Ушел – в то самое никуда, и единственная тебе награда за всё это – пилатово желание, чтобы ты не соглашался на любое повышение , не уходил отсюда…)
Это и есть, пожалуй, «разоблачение Пилата», но оно, в отличие от случая Семплеярова – только для нас, зрителей, явно, а внутри ситуации тот же Афраний никогда не нарушит субординацию, и не для вида, а потому, что так дОлжно.
Он не действует методами Варьете, как и Стравинский с его полной профессиональной пригодностью, несмотря на некую сумасшедшинку, неизбежную, наверное, на такой должности: он ведет разговор с Иваном так, что все студенты-медики, с одной стороны, млеют от лекции, с другой – всю клиническую картину записывают и зарисовывают как надо, - а Иван при этом остается во впечатлении, что никто его за сумасшедшего не держит, просто ситуация такова, что ему нужно сейчас здесь остаться, и дело здесь, конечно же, и «в кальсонах» тоже, но главное – «в Понтии Пилате».
Это я объяснения Стравинского цитирую – не по тексту, а по смыслу, и тут у нас получается параллель совершенно явная.
Потому что здесь, в спектакле, никто на грузовике с песнями в психушку не едет, мы видим только двух пациентов,  Мастера и Ивана… И получается, что главным смыслом Стравинского здесь оказывается «прежде всего Понтий Пилат» - т.е. чтобы Иван пожил в сумасшедшем доме, а значит, встретил Мастера, а значит – получил в наследство историю об Иешуа и Понтии Пилате, которая иначе бы ушла в «покой, а не свет» (с Мастером), в небытие (с Берлиозом), и кто его знает куда (с Воландом).
А дальше… тут придется все же вылезти за рамки пьесы и вспомнить книгу.
Мастер – историк, музейщик – ушел из музея писать роман и не справился с грузом нового призвания.
Иван в эпилоге, как мы помним, напротив, уходит из пролетарских поэтов в сотрудники Института истории и философии… Философ? Историк философии? Или даже просто – историк?
Глядишь, и напишет монографию о Понтии Пилате… Впрочем, у этого труда тоже есть шансы быть «написанным в стол», раскритикованным или затонуть в архивах КГБ…
А вот несколько статей о малоизвестном римском политическом деятеле I в. н.э. Афрании можно опубликовать без опаски. За полной узкоспециальностью.
«И все будет правильно», потому что Эру никогда не стирает прошлое, оно никуда не девается, хотя его можно забыть, плохо выучить или намеренно переписать, - но оно было, и есть его следы, а историк и существует за тем, чтобы вытаскивать на свет Божий то, что, казалось, безвозвратно ушло в небытие.
19-21.11.2009."

Вот, представляюсь, та самая зрительница, которую цитировал Фред -это я