27/01/11
Кайф мощный, но... короткий )) Для спектакля пролетевшего в одну секунду, концентрация неимоверная (несмотря на непослушные зажигалки)))
Свет исчез слишком неожиданно, непривычно неожиданно (из розетки штепсель очень быстро вынули))), темнота буквально обрушилась и ... удары, удары, удары, в разных ритмах, медленно нарастающие удары, удары, удары.
В самом начале по центру сцены перекрещивается свет, две линии (как потом выяснилось) но сначала персонажи стояли так, что по центру в самом начале, когда свет только проявил спины фигур, по центру была «снежинка» из шести (или больше, пусть будет семь, их же семеро)) тонких линий – судьбы пересеклись в центре, где потом окажется бочка, сидя на которой каждый расскажет свою историю. Персонажи сделали первый шаг и «снежинка» сломалась, осталось только перекрестие широких линий.

Интересно, это конкретно в этот день или «эмоциональная стадия» прошла и теперь палочки складываешь тщательнее, иначе следишь за персонажами, прокладываешь линии от людей, явившихся из темноты, через персонажей Достоевского к людям, оказавшимся на бочках и ушедшим в темноту. Спектакль слишком редко идет, а сейчас хочется «прочитать» его тщательнее, в частности, игру с бочками в самом начале, когда за ними прячутся, их наклоняют, поворачивают. А сколько мелких штрихов появилось во вчерашнем спектакле (по-честному в связи с заменой их тоже немножко ждала, неожиданные точные резкие прочерки. Когда в спектакле вдруг появилась рука, тянущаяся вверх, нехило так торкнуло – персонажи все вместе поднимают руку, перед приходом продавца и химика и пальцем касаются чего-то, а потом разглядывают то, что осталось на пальце, все по-разному смотрят)

В ожидании продавца
Никогда не видела, но оказывается не только Лебедев (будущий Лебедев) останавливает ссору. Ганя тоже активно вмешивается. Но если Лебедев помнит чуть дальше – памяти у вас нет - и останавливает потому что – нам будет клево – то Ганя останавливает всех под лозунгом Толстого – любовь, любовь, любовь.
---
А как девчонки роняют бочки, это нечто – случайно шла и рукой задела, ах, я такая вся внезапная и противоречивая

Продавец и Химик
А кто здесь главный? Смешивает все – Химик, он же ставит очередной опыт «Д-Трип». Продавец заключает сделки.
Бочки складывают полукругом, по центру – бочка, на ней Химик, словно змей, обвившийся вокруг дерева – повернулся и замер, только что язык раздвоенный не показывает. Предложил товар и выжидает, не смеется, не требует, не подгоняет, а просто сорвал яблочко с дерева, положил в руку Продавцу и смотрит – поддашься искушению, укусишь или нет.

Достоевский...
Достоевский получился ... королевским)) очень сильным

Нередко в спектакле казалось, что Настасья Филипповна смеется над миром, наступая на него так как ей хочется и не потому что все что окружает ее что-то плохое такое или заслуживает чего-то, а потому что ей захотелось именно сейчас топнуть ножкой и мир должен гордиться тем, что она удостаивает его своим вниманием, что она соизволила топнуть ножкой. Она смеялась и парила над ним - если не мне то кому же еще он должен принадлежать. Кода ее живой колонной ставили на бочку она царствовала и наслаждалась этим. Предложения, торги, деньги Рогожина для нее были своеобразной шахматной партией, но не с людьми, предлагающими обстоятельства, а с миром. И она, смеясь, разыгрывала эту партию, прячась в этой игре от себя самой, чтобы не допустить хрупкой розовой девичьей мысли Настеньки. Вся игра в гордость и надменность прятали нечто светлое и хрупкое. Князь своими словами к Настасье Филипповне разрушал все ее «нагромождения», оставляя светлый взгляд маленькой девчонки что мечтала о фиолетовой стране. В этот момент свет прорывался из нее, освещая темноту подворотни, где нам предложили «Достоевского». Казалось, она может изменить все, изменить себя и позволить свету остаться. Точка возврата еще была, здесь и сейчас можно было развернуться. Но она прятала все что возродили слова Князя и будто с трудом возвращалась на тропку к которой привыкла.
Сегодня Настасья Филипповна была совсем другой. Не ее торговали, она сама себя торговала. Желая продаться не то чтобы подороже, а скорее поинтереснее, чтобы вспыхнуть самым ярким пламенем. В ее словах своенравной гордячки была боль, бесконечная горечь. Для себя она словно проиграла партию. И смеялась над миром, не осчастливливая его своим вниманием, а презирая, смеясь над его несовершенством. Свою жизнь она в грош не ставит и если завтра не жить, значит пусть так и будет. Слова Князя разглядевшего глубоко запрятанное в ней, они не изменят ничего. Заранее понятно, что она не пойдет с ним. Для нее его слова как лучи солнца, в которых она напоследок погрелась. Они коснулись ее, осветили ей фиолетофую страну и она смогла попрощаться с ней. А вот Рогожин ей подстать. Ах, как они на пару подожгли пачку денег. С зажигалками, конечно, учудили (загорались через раз), но получилось правда обалденно – она поднимает руку, и ничего, она требует: «Огня» и с бочки слетает Рогожин (а кто еще) и они практически вместе поджигают пачку.
Рогожин, ведь тоже не особо ценит мир. Только если Настенька постепенно разочаровывалась и все больше увлекалась своей «игрой», он с самого начала не верил. Все покупается и продается, и отцовский нож до сих пор жаль. Он покупает мир, покупает ее, а она готова продать себя. Ведь Рогожин почти ушел, так как Князь мог предложить больше - опять кто-то обскакал и его денег, булочек с маком, жвачки не хватило.
---
Никогда не видела Ганю в числе кандидатов на Настасью Филипповну. Но Гаврила Ардалионович зубами пытается откусить кусок, даже когда уже не светит, все равно выгрызает...
---

... быть может нам станет веселее
Рассказы на бочках когда-то казалось, а может, так действительно было, не знаю, они звучали одинаково (впрочем, кажется, об этом я уже говорила, но...). Практически одинаково безэмоционально, пулеметной очередью слов. Словно тебе в руки давали семь листков текста, а свое отношение, что-то свое найди в них сам. И оно находилось, зачастую, ты добавлял к ним свой листочек с мысленными записями, которые навсегда в тебе, но запрятаны глубоко, чтобы даже самому не видеть, а спектакль их видел...

Сейчас насколько эти истории разные, как и отношение к ним самих рассказчиков. Но общий знаменатель найти не могу (а может его и нет) – семь чувств, семь событий (условно – сам увидел что-то, с тобой сделали, сам сделал, тебе сказали, вдолбили) - семь каких-то составляющих из которых должно (ли ?) сложиться что-то единое. Или эти семь кусочков описывают все возможное, что может повлиять и проявить из ребенка того или иного персонажа (не сами события, а направление – что-то увидел, тебе вдолбили, что-то сделали). Не знаю... у меня истории эти отдельные. Впрочем, сегодня это были не истории, а эмоции. В большинстве случаев – так. В какой-то момент просто терялась в словах, если так можно сказать – сути событий. На поверхность всплывало яркое чувство к персонажу.

Мышкин... первый монолог – это попадалово. Даже зная что сейчас тут будет твориться не всегда готов. У меня почти не осталось этого монолога, только финал – Пшел вон – как метлой, одним резким сильным движением ткнули.
Ганя...Пожалуй, этот персонаж окончательно сложился лишь в финале на бочке. А «сказка» началась еще до появления Продавца. Просто с остальными все достаточно очевидно с самого начала – кто, на чем сидит и кто кем в итоге станет. А здесь – любовь, любовь, любовь (прежде не останавливалась на этом, ну любовь, ну и что, мало ли кто, что «читает»). Он говорил это примерно как Лебедев в финале – мы не умрем. – Только любовь может творить чудеса – А потом этот же самый человек, который говорил о любви, сверкает глазами как хищный голодный зверь.
В рассказе человека, сидящего на бочке виделись две глубоких раны – нет воли и обида, обида мальчишки лежащего на умирающей собаке. Была еще третья составляющая – любовь. Он любил собаку и не мог ее побить. В одну минуту соединились начало и Достоевский.
Настасья Филипповна...честно, я не помню слов. Помню голос дрожащий и испуганный, слова как мелкий холодный дождь. Казалось, что они совершенно не подходят Настасье Филипповне, как же так, ведь она была совсем, совсем другая девушка стояла на бочке, была центром всеобщего внимания... казалось другой, потому что за каждой «капелькой» этого дождя была она.
Рогожин...а с ним ощущение похоже на ощущение остающееся от рассказа Настасьи Филипповны. Сильный, покупающий мир Рогожин вдруг стал мальчишкой с дрожащим голосом, оплакивающим майку, значок, отцовский нож. И ты оплакиваешь эти важные детские вещи вместе с ним.
Где-то в середине спектакля подумалось – а где же мат, когда он будет)) Он был (все что положено и чуть-чуть сверх оно было), но чтобы это вспомнить пришлось приложить усилие. Оно настолько вплетено и осталось лишь штрихом, что прошло почти незаметным, что весьма удивило. Так и в рассказах на бочках – яркими сигнальными огнями оставались важные детские слова (события, вещи, чувства. А все что, детям до шестнадцати оно проходило мимо, хотя и достраивало цепочку, а иногда становилось ее первым звеном.
Ипполит... Странное ощущение, удивляющее своей «неправильностью». Ведь рассказывает он о... нехорошем, но насколько это воспоминание светлое. Полнейшее ощущение счастья, которое не может повториться, но стоит вслушаться в слова, ведь отношения... не есть хорошо. Радостно за мальчишку и одновременно фигово за него.
Варя... по-честному ведь не получился монолог, его добрая половина затерялась, но по-хорошему удивила ее интонация. Обычно это ребенок жестокий, колючий. Сегодня Варя сидела не на черной бочке, а на троне и по-королевски, надменно, где-то брезгливо посвятила нас – недостойных в свою историю. Абалдзеть.
Лебедев...ээээээ, ай-ай-ай, некомильфо, сразу хочется припомнить все неуставные выражения лица во всех спектаклях («Ревизор», «Калигула»). Хорошо, что есть самая последняя фраза спектакля. Хорошо, что ее произносит Лебедев, всегда по-разному и всегда по-настоящему.