27.01.2008
Если бы это был мои первый «Дракула» ярче всего мне бы наверное запомнилась компания Ван Хельсинга, с доктором Джоном Стюартом, Артуром Холмвудом, Квинси Моррисом и Ральфом Мортоном Рэнфилдом. И не потому что среди перечисленных две замены приковавшие к себе внимание, а потому что это внимание было непроизвольным, ни необходимость пристального наблюдения, а желание смотреть в вполне определенные стороны ).
Ральф Мортон Рэнфилд – Денис Нагретдинов
Сам не знаю, что со мною:
И последыш, и пророк,
Что не сбудется с землею
Вижу вдоль и поперек
Если сравнивать, а сравнение при всем при том, что Рэнфилд Дениса Нагретдинова совсем не похож на Рэнфилда Андрея Санникова, напрашивается. Так вот, если сравнивать, то тот Рэнфилд что является нам в самом начале – носферату, у Санникова уже почти не человек, он нечто, нечисть с проблеском человеческой души, Рэнфилд Нагретдинова напротив остается человеком, только с ярко выраженной дикой его частью, той необузданной уснувшей, в нас столетия назад и пробужденной страстью к крови. Эта страсть обрела в спектакле черты идеи, а не мистики. Эта идея кружит и Люси это почти сектанство, ложное вероучение, идеал, смешанный со страхом и желаниями и тогда вполне логично, что святая молитва слова, которой мы не помним, становится лекарством. Многое в речах Рэнфилда звучит иначе, иные ударения, иной смысл, часть текста он преподносит как истины, которые надо усвоить и что-то действительно оседает в подкорке. Но он человек и он лукавит, к какому повелителю он обращается, желая освободить свою душу? К Дракуле или к Всевышнему? Он обрисовывает человека как слабого и не достойного спасения и просит свободы на том основании, что сам человек и сам слаб. Но лишь собственная сила помогает Ренфилду стать свободным, не чудо, а он сам – он принял это решение и наваждение спало, хотя и в чудо Рэнфилд казалась бы верит, но не будем забегать вперед.
Это внушает надежду, то, что мы можем принимать решения, реально меняющие нашу жизнь. Но первый шаг на пути к выходу из вероучения Дракулы пророком коего пытался быть Рэнфилд, стала его попытка защитить Мину, его слова – «легенда все, легенда» тождественны – «неправда все, неправда», он говорит их Дракуле о его прошлом, о Елизавете, пытаясь защитить Мину. Она не Елизавета, она пока безгрешна и он прости не обрекать ее на муки, через которые сам прошел.
А еще он боится, я до сих пор плохо представляла, как большой человек может бояться, по-настоящему, он ведь большой, пусть хотя бы внешне, внушающий, мы маленькие моськи не можем вообразить, что великанам ведом страх, но Рэнфилд боялся. Он боялся не таких сложных вещей, каких боится пастух в «Эдипе», а банальной, физической расправы и бился в руках Дракулы по настоящему, настолько убедительно, что верилось в противоестественную физическую силу того, кто держит руку на горле Рэнфилда.
Теперь признаю минусы среди того, что как я считаю, является плюсами. Всему выше изложенному не достает лишь уверенности в тексте, бесстрашия существования в нем и того, что нарабатывается опытом игры в спектакле, но ведь замена удалась.
Лично мне больше всего было интересно как преобразится Рэнфилд буквально на глазах ловящий букашек и поедающий их в начале, когда через первобытность начнет пробиваться человеческий голос и вот что бросилось мне в глаза, и породило вопрос на который я наверное никогда не получу ответа.
Когда Дракула и Мина погибают, и она тихо говорит ему о свете что видит и берет за руку чтобы вести туда, на лице Рэнфилда отражается с трудом подающаяся описанию эмоция кажется что там и отголосок ужаса случайной гибели Мины и некое отпущение, словно он верит в это чудо, в этот ее свет, а потом он как все поворачивается к зеркалам и… что он там увидел? Может быть показалось, но на мгновение лицо, его выражение словно застыло, а потом стало изменятся, будто личина Рэнфилда начала сползать. Но вот это мгновение - то ли удивление, то ли - «сам себя, не признал», то ли….
То ли я сам к себе не привык…
Что же там увидел, Рэнфилд когда только повернулся? 
Квинси Моррис – Дмитрий Козлов
Разобрал головоломку –
Не могу ее сложить.
Подскажи хоть ты потомку,
Как на свете надо жить.
Опять таки невозможно не сравнивать. Моррис Нагретдинова – старый солдат не знающий слов любви, чуть солдафонист в компании и не всегда поспевает за ходом событий, потому что твердо стоит на земле и в вампирскую тематику въезжает как на танке. Моррис же Козлова кто угодно, но только не солдат, это лощеный юноша из высшего света, золотая молодежь Англии и если они с Артуром и ездили в Вест-Индию, то лишь для того чтобы хорошенько отдохнуть на Карибском море, а служба в колониальных войсках это так, повод. Этот Моррис тоже неловок в беседе, ему хочется влиться в разговор, пошутить, а не выходит, ему хочется поучаствовать в ученой беседе, а слов не хватает, вот он и прерывает остальных ради танцев, находя удобный повод – дамы заждались. Но самое забавное, что эта громадина под два метра росту не понимающая, почему надо вбить один кол в сердце и предлагающая вместо одного кола два, эта недалекая, добродушная, махина на полном серьезе бегает от страшного, относительно маленького Ван Хельсинга и смущаясь своим словам невпопад по детски наивно демонстрирует то, как будет держать рот на замке. Он же увидев Джонатана в двусмысленном положение застывшим над Рэнфилдом в первую очередь озадачивается воротом рубашки и пиджака, не занимает боевую стойку как вояка Морисс Нагретдинова, а пытается защитить нежную шейку от злого вампирючего Джонатана который до нее достанет разве что если подпрыгнет. Вот такой вот вышел на сей раз Моррис.
Артур (Денис Шалаев) и Люси (Елена Шестовская)
Я боюсь, что слишком поздно
Стало сниться счастье мне
Не думала, что настанет такой день, когда Артур перетянет мое внимание, хотя нет, не перетянет, скорее, станет важной частью происходящего, не меньшей чем сама Люси. Ее последними, человеческими словами, стала просьба к Артуру, она просила его спасти ее и зрители тому свидетели - он пытался.
Мне кажется, что Люси позволила себе быть слабой, будучи уже почти вампиром, именно потому, что Артур ее любил как никогда. Она его чуть серьезно отчитывала в танце на балу, а он ей улыбался, шутливо оправдываясь, и смотрел светло, так светло, что камень растает, что там девичье сердце. Когда же она уходила, покидала его, он метался и мучился вместе с ней, Люси поглотила все его внимание и все чувства, он просил для нее воды, так словно сам умирал от жажды, рвался к ней, и не сопротивлялся, лишь удивлено смотрел, на любимую, когда Люси попыталась его убить. Я не знаю, как Артуру хватило сил нанести удар. Я впервые осознала, что в критический момент все на сцене подгоняют его, зовут по имени, пытаются привести в чувства, чтобы он освободил душу своей невесты, но он не решается, мне показалось, что это мгновение длилось дольше, чем обычно, но, скорее всего, все было, как всегда просто на сей раз приобрело иной, особый смысл.
Про самого Влада Цепиша скажу чуть позже, после пары часов сна ))
Отредактировано Lek (2009-01-28 12:40:42)
