Глубокое подполье зрительного зала

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Глубокое подполье зрительного зала » Сцена » Фотоаппараты


Фотоаппараты

Сообщений 41 страница 58 из 58

41

gernov
Вот и я думаю что Муха, как и многие другие «не главные» роли в этом спектакле его основа, на которой он собственно и держится (чаще, чем на «главных героях»).
И согласна с тем, что Тоня и Маша неизменно вытаскивают финал (актрисы Ю-З это беспроигрышный вариант в любом спектакле, уж они зрителя абсолютно пустым из театра не выпустят).

gernov написал(а):

и боюсь, что новая Муха может разрушить это

Как? Не загадываю, но искренне верю что этого не случится, ввод был хороший, а дальше все в лапках Мухи.  Но мне больше интересно вот это вот:

gernov написал(а):

Думается, что образ этот тек же космичен ( при этом, комичен), как и Бабочка.

Что вы имеете ввиду? Безумно интересно, что вы думаете о Бабочке и о спектакле в целом. Зачем она в спектакле, что несет, о чем спектакль и т.д.

0

42

Я обязательно соберусь мыслями и напишу  о Бабочке. А о спектакле, если очень коротко, то я уже писал, что мне думается, это о выборе который есть практически у всех. Как распорядиться своей жизнью и, порой, жизнью других. Какие произнести слова, куда и с кем пойти или не пойти, совершить некий поступок или бездействовать?Страшно, когда такой выбор делают за тебя, еще страшней, когда ты должен сделать этот выбор за другого. Ведь всем нам, рано или поздно, держать ответ за все наши решения. Ах, если б знать заранее, чем слово наше отзовется...Я обязательно еще буду писать об этом спектакле. Он, как говорится, зацепил меня.

0

43

Lek написал(а):

не дачница, а скорее колхозница

Вот всегда так, напишу то что мне абсолютно понятно, и забываю что в мою голову с моими ассоциациями никто не залезет.  Звучит грубовато, а я ведь имела ввиду совсем другое, а именно то, что дачница это расслабленный образ, а Муха не расслаблена скорее то и дело ждет клича – «все на поля!». Тяжелая жизнь у Мух ))

0

44

gernov
Буду ждать ваши мысли про Бабочку. Чужое мнение всегда интересно тем более, если оно диаметрально противоположно твоему собственному. Я не вижу в этом спектакле ударения на историю выбора или выбора сделанного за тебя, или, к примеру, абортов. Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, когда остается лишь этот сухой остаток, словно в конкретном спектакле не додали смысла, а эта пьеса далеко не голодный паек, в нее есть что вложить. Сейчас мне все-таки кажется, что это о судьбе и о жизни, не прерванной жизни, не о том, как она завершилась, а о том, как она была прожита. Это важнее. Не несколько дней, а целая жизнь в несколько дней, часов минут. 
В спектакле несколько раз звучат, так или иначе, слова о том, что все мы заложники своей судьбы, от разных героев. Но как это оценивать уже на ваше усмотрение, это может быть крест, под которым вам придется ходить, или найти в своей судьбе те самые главные мгновения, из которых можно сложить сложно составляемое слово вечность счастье.

Что же касается истории абортов, на мой взгляд, это лишь инструмент, чтобы рассказать о другом. (Помимо судеб Тони и Маши, где в начале казалась бы обеспокоена только Тоня, но их странный, натянутый струной монолог в начале, звучит резко, потому что то, что волнует Тоню, волнует, и Машу, только с поправкой на ее собственную жизнь, на неопределенность своего будущего, пока ее не мужа, не знающего, что она ждет ребенка, мотается по африканской Ботсване)

Как-то, не на последнем спектакле, гораздо раньше я заметила, что мечта о фотографии, о той единственной, лучшей, о том, чтобы стать фотографом и сделать уникальный снимок у Топоркова возникает после решения, его матери. Словно шанс на смысл, компенсация быстротечности его пути (обычно наш ответ на вопрос что нужно сделать в жизни, чтобы не считать ее прожитой зря приходит гораздо позже… и то если приходит), возможность оставить свои следы на песке, подтвердив свое существование, громким, ярким – «я был!», пройдя путь от начла до конца, увидев и поняв. Об этом, как мне кажется, и последний монолог, в него можно вложить всю жизнь, прожитую Топорковым, и знаки в этом уравнении будут такие, какими их захочет видеть актер. Сложная задача, но какая интересная, не всякая пьеса даст актеру и режиссеру такую свободу.
Выше я писала «всю жизнь» – подумать только она же у Топоркова даже не искра и зажечься не успела, как уже потухать, но разве это так? По мне в спектакле полный жизненный путь, от «рождения», условно - появления на свет, до взрослости. Америка могла быть и не Америкой. Я списываю это на толику абсурда, ну а другой континент представляется мне метафорой (раз уж мы их помянули) вхождение во взрослую жизнь, в жизнь в которой удается достигнуть своей мечты. А вот это уже судьба, огромная судьба и не важно, что там, на последнем снимке Топоркова, он запределен, для нашего понимания.

0

45

25/12/10
Если в прошлый раз (26/11/10) спектакль получился жутко нескладным, то в этот день он получился смешным.
-------
С определенного спектакля на панихиде Бабочки появился резкий громкий плач. Наверное, так полагается, но как же это «горе» рвет эмоцию, натянутую нить молчания, той неловкости, когда трудно первым заговорить. Бабочку уложили, прочитали считалочку, повисла пауза, плачь ее рвет и, имхо, несколько обессмысливает слова Мухи, который теоретически первый прерывает эту тяжелую для ситуации паузу – Ну все хватит – Конечно, хватит, но собственно оно уже несколько секунд как «окончилось», ведь можно начинать шуршать и говорить, успокаивая самую нервную из букашек.
---
Сегодня и так получалось слишком смешно. Даже в песне отразилось веселье. Зачем и как оно туда проникло не понимаю. Расставание с родиной (принимаю как аксиому, как особый акцент в словах Топоркова, но по сюжету эта эмиграция у меня не укладывается в сказку) – ага, понятно, хотят поддержать, поднять настроение - это понятно. Но ведь не рассмешить, а получается именно веселье, конечно не мальчишник на прощание, но что-то в этом направлении. Того тонкого, хрупкого, что проявлялось на самых самых первых спектаклях словно не было – тишина, почти гнетущая и лишь голос, к которому чуть позже примешиваются голоса и поют строки в которых можно увидеть многое и разное. Зародыш-Лакомкин словно когда-то прошел похожее испытание и задолго до своей партии подбирает нужные слова, самые правильные и нужные сейчас слова. Зародыш-Белов поднимает флаг, а дальше ничего не страшно (нет, на самом деле очень страшно, но уверенность и сила побеждают и почти готов двигаться вперед), готов в огонь и в воду, только вперед и только  побеждать.

От спектакля никак. Ну смешно, а появляются девочки и...букет эмоций от бесконечного счастья до такой же бесконечной горечи, боли. Но это только от девочек, от зародышей никак. Разве только в последние полчаса. И кстати эти последние полчаса трудно понять и принять поскольку предыдущие полтора действия ржачно и пусто, и, что тут такое вдруг начинается а фик знает. Аааа кажется что-то серьезное, похожее на аборты.

---
Имхо проблема в неопределенности ...жанра что ли. И не для зрителя, а для актеров.
Самый близкий юз-пример – «Щи». В течение спектакля бред. Но бред приправленный реальными вещами, правда, в абсолютно нереальном воплощении. «Щи» - это словно определенная игра, некая параллельная реальность со своими правилами, где/условно/ кислород это не газ, а вода. Мы знаем, что такое кислород, представляем, что такое жидкость, но нам показывают, что в этой реальности другие правила, привычные слова и понятия складываются немного иначе и обозначают несколько иное. И в какой-то момент мы не просто принимаем новые условия, а понимаем их происхождение их некую связь с нашими привычными понятиями и легко проваливаемся в ту иную реальность, где можно совершить перемет, а несколько кубов растаявших щей способны затопить планету.

В «Фотоаппаратах» имхо также (или куда-то в эту сторону) /могло бы быть, а может и есть.
Там внутри нет своих определений. Остается ощущение реальной зеленой полянки на которой фотографируются зародыши и бабчки-мушки-паучки. Имхо это убивает мысль, потому что тупо смешно. И это действительно смешно и играется это чтобы было смешно, больше ничего со сцены не предлагается. За этим нереальным, комичным не виден смысл и ты оказываешься просто не готов к серьезным словам бабочки в ее последние минуты жизни (ах, какие это слова) – так весело было, чегойто она тут какую-то фигню говорит.

А потом Америка и это действительно Америка, а не чужбина, некая абстракция, что ли которая обозначает неРодину. Предыдущих событий словно не было, а ведь они должны быть кирпичиком развития-роста-изменения зародышей, но той трагедии отъезда (финал первого действия, который порой получается невероятно сильно) словно не было /хорошо допустим н-лет на чужбине и зародыши свыклись со своим положением эмигрантов оно не столь болезненно как было в финале первого действия, у них как-то наладилась жизнь.
Но фигня в том что в нас не остается того следа расставания оно очень быстро забывается, а все слова...- пускай ведут на самый страшный суд...- словно не имели никакого значения, были и растворились. Но ведь они вот тут совершают дела за которые «пускай ведут».

Все рассыпается и остается только беременность и аборт. Точка, которая очень сильно бьет в финале. Ты забываешь обо всем, что происходило с зародышами (а что там происходило. Говоркова умудрялась перегибать в изображении «девочки», Топорков просто был мальчиком. Сама ситуация – два полуголых актера изображают разнополых зародышей. Ну, смешно, да).
Удивительные у нас актрисы. Толпе талантливых мальчишек не удается переиграть финал, который делают девчонки. Получается, что все что происходило несерьезно и смешно, а ведь это не так... хочется верить.

0

46

25/12/10
Почему, почему в большинстве своем зрители останавливаются на теме абортов?
Потому что другого со сцены не выдают? Тоня и Маша в последние десять минут спектакля настолько переигрывают все то, что было сыграно за три предыдущих часа. Плюс три предыдущих часа настолько невнятны и... непонятны самим актерам, что толком спектакль не остается в памяти.
Последняя точка получается невероятно сильной, зашкаливающе-эмоциональной (даже если у девчонок не совсем «срастается») впрочем, она предпоследняя, а последняя точка - приглашение на биеннале, но и ее уже особо не слышат, останавливаясь на том – какая /условно/ плохая мамочка, что «убила» потенциального художника, сделавшего ах какую фотографию. А ничего, что Топорков прожил целую жизнь, параллельную в иной реальности, но он прошел от рождения до смерти, от зародыша который говорит что будет мальчиком до мужчины, приближающегося и делающего шаг к своей мечте – сфотографировать нечто. Три часа на сцене происходит эта самая их жизнь, но в финале ее словно не помнят – главное аборт. И сама идея фотографии проходит мимо и сейчас.

Не понимаю, как можно не видеть и не слышать девчонок останавливаясь лишь на совершенном и не совершенном ими. Один шаг в сторону от их слов, точнее окунуться в их слова - бесконечная боль Маши, внутреннее одиночество и рожает она для себя. Да он где-то там, а она здесь и счастлива сквозь боль и слезы, но здесь совсем другое женское
Тоня отчаянно цепляется за своего Сережу, за какую-то мифическую жизнь для себя (Жить для себя это не значит жить, как говорится в КД) и тоже очень большое во всем этом.
Все это лишь имхоичное, что видится за финалом вместо аборта.

---
Финальный монолог стал красив. Не без эмоций, но почти отстраненно. Словно ему все равно и огонь в глазах, который горел в нем до того как был сделан снимок погас, остался на том снимке. С другой стороны это, наверное, должно быть так, ведь он видел фотографию и познал все, потеряв способность мыслить и чувствовать, лишь глубокая рана в трех словах не-было-нет-и-не-будет.
Потрясающе получилось, сегодня Топорков падая из петли, упал прямо к ногам Тони, его голова оказалась прямо перед ней. Красиво и безумно больно.
---

Несколько спектаклей назад все сложилось с «Тавро кассандры» Айтматова. Это тавро появляется в самом начале - Топорков другим не будет - словно приговор и потом несколько раз четко и болезненно мы все заложники своей судьбы. «Эдип», однако
---

Общее фотографирование... интересно это в первый день за общим ах...ренеть как красиво не виделись пустоты сцены? В те дни показалось, что на каждом сантиметре что-то происходит, а сейчас... лучше чем в прошлый раз, но оголили правый фланг. Кириллов потрясающе заполняет пустоту центра и это красиво – прыжок, полет, приземление и все это в не в одной точке.
(по показаниям свидетелей в самых первых спектаклях в сентябре Лакомкин тоже фотографировал, значит с ума я не сошла)). (upd. 3/04/11 Зародыш-Лакомкин опять «фотографировал», значит точно с ума не сошла, и сцена не такая пустая))
Кстати. Это точно ВР ставил? Ну не могу принять, что студенту приходится пробегать перед сценой. Первый раз это показалось случайностью второй раз глупостью потом опять случайностью, а спустя полгода закономерностью и не очень красивой. Выглядит как ошибка актеров.
---

Кстати мысль о выкидыше все острее. Топорков сам повесился сам прекратил свою «жизнь», он изначально ставил на себе крест, зародыш в начале говорит – Топорков не будет другим, будет идти дождь и тапочки будут мокрые. В свою очередь Тоня слишком не хотела ребенка.
Они оба заложники своей судьбы («Эдип», однако). Но как останавливаясь на аборте можно забыть о всем что происходило последние три часа с зародышами; с людьми, но в иной жизни до нового воплощения что ли, их робкому знакомству и взрослению, столкновению мужских и женских интересов, поддержка Говорковой Топоркова. Как упустить финал и приглашение посмотреть на фотографию.
Что в этом монологе и каким он должен быть кто знает, но одно лишь приглашение - посмотри и лишишься чувств. Хочется ли не чувствовать всей этой чертовой боли или пусть соль время от времени разъедает глаза, но мы найдем в себе силы улыбнуться... В зависимости от того каким получится спектакль и от собственных обстоятельств у меня ответ разный.
---

0

47

3/04/11
«И тогда ты начинаешь хотеть чего-то хотеть...» (с) "О чем говорят мужчины"

...пусто, пусто, пусто. Марионетки движутся из стороны в сторону и все. Раз – сгрудились в одном углу, два – накидали мешков по центру, три – расселись по сторонам.
Не хватает чего-то, какого-то общего соуса. «Бы-ды-дыщ!» (с) классный, но, извините, это всего лишь «Бы-ды-дыщ».

Все что удалось увидеть в спектакле, основывается только на сценографии. Расстановки и перемещения временами чрезвычайно любопытны, разделение миров светом весьма интересно. А вот персонажи для меня остаются пустыми (Тоню и Машу не трогаем)) но в большинстве сцен их нет). Да есть красивые монологи, но они остаются лишь красивыми словами без чего-то внутреннего («важен не текст, а подтекст», а вот его-то как раз и не слышно. Порой офигеваешь от текста, его какой-то концентрации, силы, возможностей, но... не слышишь. Либо не говорят, либо говорят так тихо, что не слышно...). Как лозунги на демонстрации – всем зачатым жизням привет – ну привет. Дальше что?

Если откинуть все идеи, что я почерпнула из сценографии и «приделала» к спектаклю притянув за уши к персонажам, не останется ничего.

Начистоту спектакль существует лишь в сценах с Тоней и Машей, все остальное – смех, поверхностность, никакой общей линии (понятной, прочитываемой). Пунктир есть – зародыши вылезли, познакомились с насекомыми, решили убежать. Но это лишь пунктир. И проблема не в выборе пьесы (Пьеса как раз весьма любопытна. Имхо, но в ней можно сыграть все что угодно, любую космическую тему пронести), проблема, что там внутри спектакля нет какой-то линии/понимания/цели, какого-то компонента.
---
Есть очень увесистая точка в спектакле – песня в финале первого действия. Те, кто ее поютт, словно в двух минутах хотят сказать все, что накипело за весь спектакль, что нафотографировали за все это время и о чем хочется сказать. И это потрясающе бьет (ну, правда в этот раз спели фифти фифти, наверное каши мало ели))) волна может быть мощнее и гуще). Не есть хорошо то, что до этой точки спектакль не дошел (не доходит). Двухчасовое ржачное блуждание, вдруг заканчивается достаточно мощной волной. Концы с концами не сходятся. Если все так смешно и забавно, чё ж тут-то так трагично получилось. Аааа потому что предстоит аборт и в этом вся соль спектакля. Три часа об аборте. Угу. А в «Бабуине» три часа о бандитизме, а в «РиДже» - об эвтаназии.
---
Взять хотя бы одну фразу Бабочки – ваши идиотские имена ничего не говорят. Кто вы такие? – И попробуй ответить на этот вопрос. Кто ты такой? Человек? Многообещающе звучащее сапиенс? И что? Таких сапиенсов полно. Кто ты такой? И фик ответишь (правда Бабочка вчера мило «съела» все вкусности текста. На фоне этого отдам предпочтение Мухе, которая резковато, наотмашь (это, наверняка, сгладится), но себя нарисовала, да, такое вредное, брюзжащее [-жужащее] существо, ненавидящее дачников, жадно облюбовывающее и сгребающее в свои лапки все помойные вкусности. Стервозная, докучающая. А может так и надо жадно хвататься за жизнь?

А вот это - Мы все прежде отсутствовали до нашего присутствия – нехило так и если в этом направлении продолжать идти, можно много к чему прийти ... А ведь зародыши и идут в этом направлении, отсутствуют до своего присутствия [-рождения], накапливают фотографии, взгляд на мир, что-то еще. Не знаю. В спектакле все это проходное, так и проходят три часа.
А анекдот? Кроме того, что надо рассмешить девчонку. Сомневаюсь, что глупый автор это вписал в пьесу, а балда режиссер это оставил, снабдив рассказ зажмуриванием глаза и высунутым языком (балда режиссер переписывает то, что «не катит» и лишнее не оставит). Почему кролик во всей этой насекомой живности? Ладно, по приколу. Но что несет анекдот, кроме возможности для Говорковой капризно выпятить губки?
---

0

48

03/04/11
Чистый лист (с) Lek
А ведь белый лист – не только финальный монолог Топоркова. (сегодня он был слишком бел. В этом монологе можно сыграть все что угодно, нарисовать любое отношение к жизни, к человеку, высказаться, а не предлагать текст – додумайте сами.
Может быть в этом тоже есть своя фишка – вот тут в течение трех часов изобразили все что надо, это биеннале, смотрите на идеальную фотографию. Только вот лишение способности чувствовать как-то не вяжется во все это.
Ведь фотография может быть не финальная картинка – девчонки по центру, по краям отряды «насекомых».
Идеальной фотографией может быть весь спектакль и тогда получается, что все происходящее должно описывать нечто такое идеальное, что подразумевает Топорков в финальном монологе от чего можно лишиться способности чувствовать, или приблизиться к пониманию чего-то... Но там этого нет. Пусто, пусто, пусто)

Весь спектакль для меня – это большой белый лист... вот слова, сама складывай что хочешь. Но хоть бы пару кирпичиков заложили персонажи.

Помнится, как безумно хотелось видеть и «перечитывать» спектакль «Комната Джованни». Не из-за развсеселых скачек на шестах, и мущщин в коже и без нее. «Сказку» удерживала замысловатая сценография, которая сразу прочиталась достаточно легко (это потом в ней открылось много другого интересного), а потом в нее можно было вчитываться все больше и больше. Сценография там, порой, рассказывает больше чем сами герои. В КД «жизнь» удерживали Отец и Жак, предлагая мысли в рамках картинки, удерживает Хелла (хотя, быть может, мне ее проще понять, впрочем, ее выбор и поведение совершенно не мои, но я их вижу и слышу), со временем в картинку очень здорово вплелся Анджело (Шахет), став неотъемлемой частью, потом вдруг проявился Гийом (Наумов), хотя он зачастую занимается откровенной хренью, но в монологе умудряется рассказать многое, причем под разным соусом (это может быть печаль о сделанном или несделанном, либо констатация факта – вот такая жизнь, вот такие ошибки). С Дэвидом и Джованни сложнее... о них не буду

Точно также сложнее с Говорковой и Топорковым, а кого-то другого удерживающего «жизнь» особо нет. Спектакль «Фотоаппараты» интересно читать, но в нем нет чего-то «крепкого» в персонажах, за что можно удерживаться и идти по спектаклю. Есть девчонки, но их безумно мало, и спектакль не о них (если бы о них, то они бы встречались с насекомыми и фотографировали, а не зародыши) Они как части чего-то большого, но этого большого нет, а частицы маленькие, хотя и безумно искрящие... Они и остаются в памяти и соответствующая «тема» спектакля прорисовывается. Финал бьет сильнее, потому что там наконец-то все понятно. Просто и понятно, Тоня и Маша перекрывают трехчасовой бред. Кстати сегодня Тоня и Маша были мягче, трагедия била не так пронзительно. Она не исчезала, но не выступала вперед. И оказалось что спектакль вообще ни о чем, даже абортов не было

---
Точно такой же белый лист Бабочка, та же Муха (у Мухи, все-таки четче позиция прорисовывается, даже у новой)
Да, ШокоБабочка потрясающе читает стихи, но что за ними? Кроме эффЭктно произнесенной фразы? Есть ли оно? Не знаю... Должно ли быть? Не знаю... Не понимаю.
Не понимаю отношение к жизни, к существованию, к бытию которое несут насекомые.
---
Интересно, а ведь госпожа Гемович и господин Мак-Чилик – это те же самые Бабочка и Муха, только уже не из мира насекомых, а из мира людей
Она вся такая красивая и цветная. У бабочки – крылья, она от природы красива, человеку-бабочке (не важно мужчине, женщине) приходится себя украшать и он это делает с удовольствием.

Мак-Чилик – Муха (у них и ноги одинаково «обернуты»))) с некоторым резковатым суждением о жизни. Да, он тоже не прочь послушать капли дождя. Но все это сравнимо с желанием «красивой фотографии», картинки. Только Муха их собирает сама, то, что ее насекомой душеньке приглянулось, а человек перенимает мысль и видит в ней что-то. И опять же перенимает от зародыша (в этом тоже что-то есть... можно найти что-то)).

Из такого сравнения рисуется симпатичная картинка.
Первое действие – насекомые, то есть некий «низший» мир, взгляд на него, при этом даны две разных позиции – Бабочка и Муха, ведь они по разному оценивают мир. Но этот мир, их «фотографии» получается ничем не отличается от человеческого.

Преломление – песня в финале первого действия. Крутой поворот от насекомых к людям

Второе действие – люди, то есть наш взгляд на мир. В этом мире есть свои Бабочки и Мухи, наверное, они где-то там могут проявиться и в Топоркове и в Говорковой, кроме фигли-мигли с макаронами.
Гости-репортеры отличаются от насекомых и в тоже время похожи на них. Насекомые более собраны и внимательны. В природе иначе нельзя, вот и волнуется сверчок и птичка воображаемая пугает. Но люди все-таки более расслабленные, пофигисты.
Интересно, это было задумано или случайно (склоняюсь ко второму, хотя...). Во втором действии, когда Топорков прорывался к толпам читателей и сделал тот же рывок, что делают в самом начале зародыши, когда только вылезают. – вот вам и одинаковость миров. Разных миров. Первого, где были букашки, и людей. И там и там лезем, пролезаем, прорываемся. Цели разные, но движение-то одно.

0

49

03/04/11
Еще один глобальный вопрос – что скрывается за тараканьими перебежками. На самых первых трех спектаклях придумалось нехило так (правда, отдельные вещи выпадали, но на них можно ведь глаза закрыть)). Но с тех пор спектакль при неизменности, круто изменился. Той картинки нет.
Вчера появилась новая.

Первое действие – да, чистой воды насекомые. Мушки, паучки, червячки. Обремененные своими крылУшками, брюшками, усишками
Вообще идея «раздеть» и «одеть» в дым и синий свет – потрясающая. Передвижения создают чумовую картинку. Мало того что это просто красиво, так там еще и «напридумывать» можно кучу всего))) Не видно людей, лишь....

ОФФ. На выставке ВРа эскизы «Макбета» нарисованы примерно в той же манере, что и эскизы «Фотоаппаратов». И фраза отнесенная к «Макбету» как-то накрепко приклеилась к картинке «Фотоаппаратов» - «Костюмы: астральные маски и живая плоть ведьм, кольчуги и военный брезент»
Так и здесь – живая плоть – в эту картинку можно загнать самое разное. «Загоняла» клетки, сегодня «загоню» - человеческие массы масс, некое варево, одинаковое, безликое. Когда это все «выливается» с правого дальнего угла, накрывает и поглощает потоком все живое... стремно.
В этом «безликом» месиве зарождается жизнь – появляются зародыши.

Кстати их первое знакомство тоже красивая картинка – они словно на облаке, может на дереве, на некой платформе возвышения в желтом свете - они живые. Под этой «платформой» - спины (в синем свете) – словно стволы деревьев, каких-то растений из доНашейЭры, а может наоборот – людей, одинаковых, безликих, растущих [-живущих] так плотно друг другу, что не отделить и лишь лицами к нам – мамочки, дающие жизнь этим двум существам, что наверху, над массой – провалятся ли они в нее, или смогут остаться какими-то особенными.

Второе действие – а здесь уже люди.
Но сначала о самом начале - Кто выползает из стенки, которую соорудили перед отправкой зародышей в Америку и зависает на стенке? Да кто бы знал бы))) Меж тем сама идея интересная, а уж смотрится – проползли и зависли на стене и даже на потолке. Просто так ли кто-то там отстающему и даже срывающемуся подает руку и вытягивает его? Ой, как-то сомневаюсь))) Насекомые будут ли вытягивать сотоварищЧа? Не уверена. А животные? А человеки?

Кстати если вспомнить другие спектакли. Первое, что приходит на ум – «Бабочки» (но можно еще «Калигулу», «Ревизора» припомнить) – начало первого и второго действия, Дон поет песню – слова – это четкое описание всего того, что будет происходить в данном действии.
В «Фотоаппаратах» - начало – клеточки рвущиеся вверх, рвущиеся скреститься и развиваться. Начало второго действия – особый танец))) раздолбайство, а это уже люди, глупость, бесцельность, в общем полная расслабленность, курящие-гулящие репортеры. А перед этим, когда некто или нечто выливается из стены и один из них за руку тянет другого – отстающего или срывающегося. Кто из них Топорков, а кто Говоркова? Кто там кого вытягивать будет, тащить, спасать?
А потом точно люди, люди обремененные своими «мешками» (забот, прожитого, а может жизни, которую волоком несут). Мак-Чилик начинает командовать и они сначала на четвереньках несут эту «ношу», потом встают на ноги и несут ее на горбу. Это уже ни разу не насекомые, - люди, которые громоздят стенку из своих «мешков», стенку, которая обвалиться с приходом Майкла и Аарона.

Такие разные уровни – нулевой насекомых и верхний человека, а отличий-то нет. Впрочем, есть, человек получается «хуже» таракашки, который видит картинку, собирает картинки, перебирает их. Человек пытается что-то там увидеть в дожде и жаждет выкурить альбатроса (или кого-там). Зародыши получаются словно зеркала отображающие их окружение.
Но все это домыслы, на основе картинки. В спектакле этого ничего нет...
----

0

50

Еще один спектакль на Юго-Западе, на который можно - и нужно!! - прийти снова и снова. Без сомнения, один из лучших спектаклей в Москве.

0

51

ЖЖ _arlekin_
И вроде бы хочется возразить, но нечего. Все так оно и есть, к сожалению...

"Фотоаппараты" П.Гладилина в театре на Юго-Западе, реж. Валерий Белякович
Две подружки, одновременно забеременевшие во время занятий синхронным плаванием, отдыхают летом на даче в Завидово, а тем временем их пятинедельные зародыши, еще не знающие своих имен, только фамилии, но уже определившиеся с будущим полом - Топорков и Говоркова - вооружившись цифровыми фотокамерами отправляются на поиски приключений, с опережением останавливая мгновения будущей жизни. Сначала до ближайшей поляны, где знакомятся, в числе других насекомых, с разбитной однодневкой бабочкой-шоколадницей и ворчливой навозной мухой, а затем и вовсе - через океан, в Америку, где собираются стать фотокорреспондентами либо "Нью-Йоркера", либо "Санди Таймс".

Понятно, что пьесы Гладилина не поддаются и не подлежат буквалистскому воплощению. Но как показывает практика, попытка расшифровывать их на метафорическом уровне также малопродуктивна. Белякович идет от буквализма в обратном направлении - не к интеллектуальному, концептуальному театру, но к откровенной, с тюзовской лихостью разыгранной, порой излишне крикливой (но это в юго-западном духе) буффонаде. В главных ролях - Матошин (депиляция пошла на пользу его имиджу) и Леушин. Основной элемент художественного решения - пуфики, они "отвечают" и за сценографию, и за костюмы. Особенно удачно это работает в случае с образами насекомых - муха на пуфиках получается уморительная, мухе пуфики служат пузом, бабочке - крыльями, кроме того, они символически обозначают и фотоаппараты, и фотоснимки, оказываясь универсальным предметом театральной игры. Первое действие пролетает просто незаметно. Превосходная, умопомрачительная, едкая сцена прощания насекомых с главными героями, когда хором поют поппурри из шлягеров Булата Окуджавы. Во втором начинаются проблемы, потому что за лихостью актерства уже не спрячешь пафоса пьесы. Оказавшись в Америке, зародыши Топорков и Говоркова получают задание караулить Мерилина Мэнсона в гостях у Мадонны, а вместо этого знакомятся с неким Майклом, который обещает им показать место и дать возможность сделать снимки, каких ни у кого нет. Для этого Топоркову предстоит сесть в лодку к еще более сомнительному Аарону, он же Харон. Все это уже слишком натужно и совсем плоско - потенциальная мама одного из зародышей решилась на аборт. Почему-то в последние несколько лет в русскоязычной драматургии пренатальная* метафизика уверенно вытесняет посмертную (ср. также "Перезагрузку" Ильи Тилькина), и банальностей на этом пути еще больше, чем подстерегают эпигонов Сартра и Лунари. Спектакль как целое в итоге не просто оказывается по-юношески азартным, но и по-детски наивным. Как спектакль для детей - ну может не для трехлеток, но для младших школьников - он то, что надо.

---
*вроде бы имелось ввиду - ПЕРИНАТАЛЬНЫЙ, -ая, -ое. Мед.
Относящийся ко времени перед родами, в период родов и после них. П. центр. П-ые осложнения. (c)
gramota ru
---
http://s58.radikal.ru/i160/1105/d9/b87b9fba628bt.jpg

Отредактировано rrr_may (2011-05-27 10:33:48)

0

52

«Люди и Премьеры» с автором пьесы «Фотоаппараты» Петром Гладилиным потрясли (хотя в сети только половина передачи, может быть со временем, найдется и вторая часть).

Потряс сам автор, который (когда ведущий наконец-то затыкался) говорил интересные и умные вещи.

«"Фотоаппараты" о том, что все мы с вами – фотоаппараты. И вы - фотоаппарат, и я – фотоаппарат. У нас есть линзы, у нас есть оптика, мы проявляем изображения и храним их в себе» Петр Гладилин

Коротко и точно, но в спектакле этого нет. За это пыталась отвечать муха (причем как предыдущая, так и нововведенная), в остальном...
В передаче в коем-то веке интересно вставлены куски спектакля, даже так - правильные фрагменты спектакля и они очень здорово иллюстрируют ... к сожалению ... только авторскую позицию, хочу думать, что и режиссерскую, поскольку в спектакле, имхо, оно заложено, оно все есть в текстах бабочки, мухи, зародышей, но ведь за каким-то бабочка перечисляет свои мгновения, свои фотографии, но ведь все сидят, слушают капли дождя, а это тоже фотографии, выкуренный альбатрос или дымящийся вулкан, итальянский ресторан – фотографии, фотографии, фотографии.
Но в спектакле всего этого нет, оно не играется, играется другое...

В передаче получается где-то по-убывающей. Автор пьесы говорит исключительно о снимках (хотя может к финалу передачи дело и до абортов дошло), режиссер тактично соединил, отметив, что спектакль многослойный там есть и творчество, и рождаемость (что там изначально закладывалось тайна до которой хрен докопаешься, даже если спросить))), но интервью на канале культура в передаче «Главная роль», как-то наталкивает на мысль, что тема рождаемости «мы не хотели этого», но тему увидели, значит, она там есть, в общем логично и понятно).
А дальше, «блеснули» актеры, выкинув даже тень мысли о творчестве, оставив лишь рождаемость. О чем играю, то и говорю. Понимаю, конечно, что слова актеров вставлены, дабы показать еще один (язык не поворачивается сказать) взгляд на спектакль, но заявление про «количество абортов уменьшится» (изо всех сил пытаюсь молчать, что это в принципе очень спорный вопрос, причем если брать аборт в принципе или аборт в контексте спектакля – бедный Топорков так мучается, ничегошеньки у него не получается, фотографию сделать не получается, жизнь вынудила бежать за бугор, а может не стоит жить такой жизнью-то, и аборт, ну для него смерть была лучшим решением, кайфа от жизни-то у него нет, фотографий жизни ради которых стоило бы оставаться нет), а дальше еще лучше «мы со своей стороны должны бороться за демографию» (хочется съязвить вопросом – к билету прилагается сперматозоид?)

В общем, не отпираюсь, тема там есть, но она не главное, далеко не главное. Это все равно, что говорить, что недавняя премьера «Черный лебедь» - фильм о балете. А чем там отличаются финальные слова балерины от «Фотоаппаратов» – «Я испытала совершенство. Я постигла его»... имхо, это все те же «Фотоаппараты». И к совершенству стремится не только Топорков, а все ищут свою идеальную фотографию, которая могла бы возглавить список...

0

53

rrr_may написал(а):

*вроде бы имелось ввиду - ПЕРИНАТАЛЬНЫЙ, -ая, -ое. Мед.

Автор мог сознательно ограничить перинатальный период только его предшествующей родам частью

0

54

Quasi написал(а):

Автор мог сознательно ограничить перинатальный период только его предшествующей родам частью

Ну да. Более того, думаю так оно и есть.
Вопрос в написании слова. У автора похоже ошибка, это меня и сбило, если только он не имел ввиду какое-либо другое слово и понятие

0

55

Вокруг «Фотоаппаратов»

Первое
Все-таки,  почему именно Бабочка и Муха некие проводники в философию фотографии. Не жук и стрекоза, кузнечик и пчела, не какие-нибудь другие букашки. Бабочка и Муха отражают взгляд на мир, на жизнь. Взгляд очень разный, но при этом вектор-то одинаковый - мгновения (=фотографии) из которых состоит жизнь.
Взять хотя бы их полет. Взмахи крыльев и порхание бабочки (как вариант - озарить собой пространство, она ведь шоколадница) или стремиельное перемщение мухи, словно в желании охватить мир по максимуму, увидеть его из разных плоскостей... Не знаю, какие они должны и могут быть в спектакле, но то что это связка единого, общей философии это точно. Просто с разных точек зрения. Но в спектакле они катастрофически не в связке и... никогда не были в связке.

Второе
Сразу скажу на мысль натолкнул «Мед» на Таганке. Есть в нем что-то и работы Гуэрра чем-то цепляют. Впрочем, не думаю что всех, но здесь речь не об этом.
В спектакле «Мед» потрясающе рисуются голоса природы причем совершенно простыми штрихами. Пошел дождь - подставили стакан воды и ждали пока наполнится, а потом сравнивали питьевую воду и дождевую, опавшую цветную осеннюю листву собирали и считали; первый упавший с розы лепесток поймали в руки - прикосновение к мгновению смерти; мед диких пчел, звуки скрипки и еще тысяча таких мелочей. И во всей этой на первый взгляд совершенной глупости открывается глубина жизни, ее красота. Что-то вроде услышать тишину или рассказать о музыке ветра. В этом спектакле подобное удается. Эдакие хокку, но итальяно-русского разлива.

А не то же самое подразумевается в «Фотоаппаратах», когда предпринимается попытка услышать музыку дождя. Не знаю какой смысл в этой сцене, в спектакле она сама по себе, бессмысленна и никчемна (играется, имхо, именно так), только ради того чтобы зародышей послать дежурить под окна.
Но, что если так: попытка людей услышать чуть больше чем просто звуки капель по стеклу. Люди в городе, суматохе работы упускают прекрасное. Просто потому что круговерть работа-дом-пьянка-расслаблянка убивает ростки. Ведь начало второго действия именно такое, бездуховное, бессмысленное прожигание жизни.
Сам Топорков упускает назовем это жизнь, да и Говоркова тоже (разговор про макароны, сигареты и прочую лабуду). Зародыши как бы теряются, когда начинают жить и работать среди людей, растворяются в обыденном человеческом. А позже начинаются проблески, которые не позволяют поставить на них крест, как на окружающих их репортерах, которые ничего не делают, а гуляют, курят и танцуют ОФФ. Впрочем, здесь в желании Топоркова сделать фотографию, имхо, возможен некий микс. Не знаю насколько получится расшифровать мысль. Во-первых, Топорков – зародыш, т.е. не человек и даже поддавшись влиянию человеческого пофигизма, он продолжает оставаться зародышем, не теряет изначальную цель – сделать идеальную фотографию, не теряет свою связь с природой, с глубиной ее понимания (или, скорее, ощущения). Он находится в плоскости отличающейся от плоскости людей (в частности, репортеров). Во-вторых, Топорков – человек (зародыш человека, будущий сапиенс). «Растворившись» в быте (макаронах, сигарах, гулянке) он сохраняет стремление к фотографии, то есть в какой-то степени не позволяет поставить крест на человеках. Возможно, кто-то из репортеров тоже мечтает сделать фотографию, которая возглавит список.

Топорков стремится к цели - идеальная фотография. Но цели этой не хватает какого-то вдохновения - где искать фотографию, что фотографировать? Он мыкается и снимает все подряд. Своеобразный ключ дает девочка (еще одна связка мужское-женское). Говоркова указывает на природу (в спектакле этого нет, вс размышление по сухому тексту, в спектакле вообще ничего нет подобного), но теоретически природа (~дождь) - источник вдохновения, силы, в ней скрыта глубинная красота, которую не так-то просто разглядеть, а в городе так вовсе невозможно (мегаполис убивает). Та самая музыка дождя. И Говоркова, наверное, (в спектакле этого нет, там скорее выпендрежный заскок гламурной девицы, которая неполучила спагетти, где-то в журнале вычитала о медитации под звуки природы и тут решила новое знание применить) подталкивает в направлении природы. Она ведь зародыш, то есть еще не человек и находится (как и Топорков) на каком-то ином уровне чувств и понимания, острее или может глубже, они будто бы крепче привязаны к природе (пуповина не перерезана) и дольше не теряют слух, способны услышать музыку дождя (кстати не помню что в момент монолога Говорковой делает Топорков, кажется тупо и стебно слушает гламурный бред, но ведь теоретически у них ...подобие любви и они вырисовывают связку мужское-женское. Имхо это можно делать схематично действием, а не вилянием задом и демонстративным выпячиванием капризной губы, но...как умеем)
Здесь женское дает своеобразную наводку мужскому, но Топорков не берет этот ключик к ....фотографии, а имхо зря). Не знаю, может и ошибаюсь, но то что актеры ничего не придумали на этот счет и играют просто девочку и мальчика - это факт. А они, имхо, полюбэ должны отличаться.
Так вот Говоркова подталкивает - откройте окна, бла, бла, бла, слушайте.

Дальше Мак-Чилик пытается услышать. Человек решает (почему-то) ухватиться за соломинку. Видимо бред пригламуреной девицы настолько цепляет, что в нем видится нечто эдакое. А дальше не только а-ля призрак из «Гамлета», но и попытка человека вылезти из ямы. Пытаясь слушать/петь музыку дождя он тянется вверх, туда, куда дотянуться не получается, скользит по вертикальным стенкам собственного колодца (офф. при таком раскладе и сцена призрака в «Гамлете» обретает чуть больший смысл))) когда призрак по центру в синем свете – это ведь тоже его определенное заточение из которого он вещает, а после, когда выходит  вперед, он оказывается в нашем мире). А дальше то ли трудно, то ли надоело, то ли земные бизнес мысли перехватили попытку полета и человек все сворачивает, забыв про дождь посылает репортеров фотографировать Мадонну.
Но в спектакле всего этого нет, размышление построено исключительно на картинке и сухом тексте пьесы. Возможно, в спектакле есть что-то другое, но это держится в тайне

0

56

26.09.2011

Так много театра, так много работы, когда писать о том что видишь совсем непонятно )))

Если прошлый сезон общения со спектаклем прошел под лозунгом «Это только про аборты? Шутите?», то этот начался с мысли (ближе к антракту после первого акта))) «Это совсем не про аборты».

Вообще-то спектакль про смысл человеческой жизни. Звучит пафосно (кстати, многие вещи звучащие на слух нормально, на бумаге обрастают пафосом, не замечали?), но на деле все просто.
Когда впервые появляется мечта о фотографии, том самом уникальном снимке, который проходит через весь спектакль вместе с Топорковым? Если фотоаппараты как способ, средство и отправная точка с зародышами с самых первых мгновений, то мысль о лучшем снимке появляется после слов Антонины об аборте.
С пониманием нашей смертности жизнь обретает осознанность. 
Поэтому путешествие в Америку и время, проведенное там, я воспринимаю как «взрослую» жизнь Топоркова. Его слова про ту самую фотографию складываются не в важные мгновения, последние секунды, когда перед глазами проходит все что «сфотографировали» за жизнь память и сердце, это скорее выдержка, концентрат, то, что было жизнью в «сухом остатке». Нечто ради чего мы собственно и живем, даже если не ведаем своей цели. Для Топоркова в этом снимки и заключена жизнь, он вся его жизнь. От того грусть в конце, если она есть, непростая. Она приходит не от того, что жаль, того, кто умер или не родился, хотя нам эту философию не понять мы все равное оплакиваем смерть, а потому что это момент когда книга жизни открыта. На одно мгновение все перед тобой и все понятно, все ясно, все смыслы раскрыты все тайны бытия на ладони. Но это прозрение секундное, книгу закроют раньше, чем ты сможешь что-то осознать или запомнить.

***

Если Бабочка - это образы, вся ее жизнь одни картинки, и уходит она в картинку, пейзаж, соединяется с миром став прахом. То Муха - это ощущения (не все «вкусные» объекты в своем последнем мгновении Муха пока смакует, но те что смакует, были для нее настоящим вкусовым наслаждением )) и умирая она уходит в ощущения которыми была при жизни, чувства и эмоции. Смерть Мухи отражается эхом в Говорковой, смутным  ночным кошмаром, о другой потери, болью.

И если все существа после смерти уходят в то, чем они были при жизни то у человека в финале стоит многоточие, после монолога Топоркова, гаснет свет и начинаются аплодисменты. Хотя почему многоточие? Ведь человек, его история его жизнь остается в других, в людях, и если это нельзя назвать возращением к истокам, то можно надеяться что это шаг в будущее, что каждое прикосновение чужой жизни, обогащает нас и подталкивает сделать следующий шаг.

0

57

От rrr_may:

rrr_may написал(а):

11/01/12
Безумно интересно, что в этом сегодняшнем спектакле увидел зритель впервые пришедший. Такое странное настроение после спектакля – что-то произошло, что-то серьезное (на аборты не выруливается совершенно; даже по ощущению все сложнее и однозначно ответить сложно), а не понимаешь что и как. Как относиться, что думать, в конце-концов что чувствовать. Непонятно (это я пытаюсь с точки зрения зрителя, мозг которого не изъезжен этим спектаклем). Поругать? Да вроде нет. Хотя в подобных спектаклях (зачастую), когда тебе в руки дают карты (в данном случае фотографию) и их нужно как-то разыграть, когда надо думать, а неохота, проще начать выискивать минусы. Такое смятенное молчание, а в руке – фотография, которая необычайно интересна – хамелеон, чуть повернешь и одно изображение, чуть изменишь наклон и проявляются другие краски, а затем и вовсе другая картинка возникает.
Спектакль поразил. Совершенно невероятны Бабочка и Муха, они другие, разные.
---
Хрупкую мозаику всего, что случилось Топорков, действительно заключил в рамку и поместил под стекло, собрал все, поставив точку. А поблагодарил слушателей так, словно мы действительно чем-то ему помогли. Может быть действительно помогли, став посетителями этой выставки, ведь значит, что все не зря и фотография, а значит и его имя останется (вот как Бабочка стремилась сохранить себя в фотогербарии, ведь это для нее словно единственный случайно представившийся шанс остаться в памяти. Она не может совершить что-то невероятное, но может остаться «в картинках»). Имени нет, печально, но это не главное. Он словно обрел абсолютное счастье, сделав что-то что останется навсегда, пройдя жизнь и уплывая с улыбкой (Бабочка тоже прощалась с улыбкой). И, наверное, только здесь, возникло сомнение – смотреть или нет. Посмотреть и сразу «освободиться» или пройти, промучиться в поисках и найти свою фотографию. Глядя на все это (на Топоркова и девчонок) выбираешь второе.
----
Насколько же важна сильная стена позади происходящего. Как в «Комнате» посетители делают половину спектакля, так и здесь. Зародыши/репортеры/да просто жуки - они словно основа на которой выстраивается (собирается по кусочкам) фотография (есть, конечно, пара двоечников на задней парте, но умолчим))) Они словно ограда, за которую не выбраться зародышам как бы они не стремились.
За дамбой они будут тянуть руку, стремясь прикоснуться, а может, пытаясь остановить волну. Песня...она ведь не прощальная, она поддерживающая, дающая силы. Много сил, даже для попытки убежать, правда «луна одна на всех» и никуда ты не денешься. Но упрямый огонь будет гореть (это по настоящему, идти и биться мордой об стену, разбивать все и оказываться внутри все того же своего замкнутого круга), хотя, в конечном счете... а смысл?
---
Зародыши как-то слишком ярко все нарисовали. Какое-то бесконечное счастье в летающих рыбах и соловьях. И все это вырастает до совершенно космического – быть человеком. Венец всего, обладатель всего существующего. Но стоило им сииильно размечтаться, сииииильно начать радоваться, основа пошатнулась и... возникает сомнение – почему Топорков, может ли он быть другим. Может, если рядом будет девочка (он повесится когда останется один). Девочка, конечно, попытается переубедить его, она будет уверена в красоте мира и возможностей – гулять, дышать, жизнь стоит того, чтобы жить. Мысль о том, что Топорков другим не будет, конечно, дурацкая, но она пришла к нему в голову и засела там, закравшись в дальний уголок.
Вообще они друг друга стоят ))) Если одна сведет с ума нытьем о собачке, то другой сведет с ума лишь упрямым воплем – «моя красивая». И ведь не возразишь (даже если захочешь), ни в первом, ни во втором случаях, и собаку купишь, и согласишься с тем, что его красивая.
---
---
Вообще все это – «Царь Эдип»! (кажется об этом уже говорила, значит, скажу еще раз))
Начиная с того, что – «все мы заложники своей судьбы»
Топорков решится бежать в Америку (Эдип тоже решил бежать из родного города) и, кажется, что обретет свободу и возможность жить. Но Топорков лишь раздвинет границы того острова на котором находится, а круг все равно окажется замкнут – решив бежать Топорков и Говоркова раскидывают подушки из центра в стороны, но ведь все равно остаются внутри, остаются заложниками (Эдип заложник своих металлических стен, и вроде они двигаются и раздвигаются, но он внутри и они закрываются, оставив его внутри). Сменишь место жительства, но не убежишь. Топорков хочет сделать свою лучшую фотографию и будет к ней идти, приближаясь с каждым шагом. Когда появится Майкл, ведь он поймет, что это конец, но он достигнет цели. Можно опять сравню с Эдипом (хотя здесь, наверное, меньше похожести). Ведь допрашивая Пастуха, Эдип понимает все, но нужно дойти до финала, поставить точку. Он с азартом раскручивал это дело, искал убийц царя, а пришел к собственной точке от которой бежал. Страшно от всего этого, но не ему, он словно освобождается от оков и уходит с улыбкой и так ей завидуешь. А тебе еще ковылять и ковылять своей дорогой. Топорков тоже, наверное, понимает, что точка близка. Он стремится сделать фотографию и сделает ее, поставив собственную точку.

ОФФ. Здесь, наверное, можно развивать мысль об абсурдной победе (все тот же Камю). С одной стороны достиг цели, сделал фотографию, с другой стороны – смерть, радости мало, но она, грубо говоря, обязательный элемент. Она как завершающая точка логики (в общем «Калигула»).
Но здесь еще и другое:
«Перед тем, кто открыл абсурд, всегда возникает искушение написать нечто вроде учебника счастья. «Как, следуя, по столь узкому пути?..» Но мир всего лишь один, счастье и абсурд являются порождениями одной и той же земли. Они неразделимы. Было бы ошибкой утверждать, что счастье рождается непременно из открытия абсурда. Может случиться, что чувство абсурда рождается из счастья.» («Миф о Сизифе» Камю)
То есть Топорков, открыв для себя абсурд мира, имеет в руках не учебник, но определенный путеводитель, который сократит путь к счастью. Только счастье ли это? Плюс завершающей точкой этой мутной логики абсурда будет смерть.
В общем, еще не все проштудировала )))
---

Всегда и Майкла, и Аарона рассматривала как представителей/посланников высшего, но что если они обычные люди. Правда, попавшие в необычные ситуации.

С Аароном я ушла в какую-то непривычную степь, но получилось как-то так.
Аарон – это Сизиф (который «Миф о Сизифе» Камю; собственно от него и к Топоркову Сизифа приплела). Только он не камень толкает, а свою лодку. И уже ручка растянулась от тяжести переносимого и продолжительности его плаваний (мешок-то на веревке), но новой лодки у него не будет, не заработает никогда, как не будет другого камня у Сизифа.
Его обязанность всего лишь перевезти пассажира с одного берега на другой. Так просто, так мало. С одной стороны похоже на наказание, с другой стороны... там ведь Сизиф счастлив. Вывод странный.
Но ведь Аарон познал определенную изнанку, тень, он отвергает богов, сосредоточившись на бессмысленных действиях, но в этом понятность, конкретность, счастье. Он перешагнул то, что озвучивается – все мы заложники судьбы. Он сам ее делает. Он - человек абсурда. Лучше зацитирую:

«В этом вся тихая радость Сизифа. Ему принадлежит его судьба. Камень - его достояние. Точно так же абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов. В неожиданно притихшей вселенной слышен шепот тысяч тонких восхитительных голосов, поднимающихся от земли. Это бессознательный, тайный звон всех образов мира - такова изнанка и такова цена победы. Солнца нет без тени, и необходимо познать ночь. Абсурдный человек говорит "да" - и его усилиям более нет конца. Если и есть личная судьба, то это отнюдь не предопределение свыше, либо, в крайнем случае, предопределение сводится к тому, как о нем судит сам человек: оно фатально и достойно презрения. В остальном он сознает себя властелином своих дней. В неумолимое мгновение, когда человек оборачивается и бросает взгляд на прожитую жизнь. Сизиф, вернувшись к камню, созерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Убежденный в человеческом происхождении всего человеческого, желающий видеть и знающий, что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. И вновь скатывается камень.
Я оставляю Сизифа у подножия его горы! Ноша всегда найдется. Но Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он тоже считает, что все хорошо. Эта вселенная, отныне лишенная властелина, не кажется ему ни бесплодной, ни ничтожной. Каждая крупица камня, каждый отблеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым.

Аарон спешит – надо перевезти, надо работать, ждать нет времени. Еще бы, он теряет время, теряет момент своей победы (Сизиф, покидая вершину, когда камень скатился, постепенно спускаясь, возвышается духом над своей судьбой. Он крепче обломка скалы).
Или чуть иначе - это его путь, который когда-нибудь да, завершится. Ведь Топорков вынужден был фотографировать все подряд, пожарные машины и поп-звезд, но, в конце концов, получил возможность сделать фотографию мечты. Аарон «провинился» поставив мотор на свою лодку, который сломался и починить его нет никакой возможности. Но, ничто не поможет достичь желаемого, никакое метро не довезет до желаемого (кстати, решение посмотреть на фотографию, это та же попытка доехать на другой берег на метро – доберешься, почувствуешь, но ты не «заработал», сам не достиг, получается лишишься всего не имея этого всего, не достигнув). И Аарон это знает. Только весла, только свои силы, только начиная задумываться и организовывая собственные поиски. Сколько он таких «везунчиков» перевез на другой берег (Топорков за фотографией едет, кто-то другой за чем-то своим), сколько еще нужно будет перевезти, чтобы достичь чего-то своего. А может, будет толкать свой камень в гору грести веслами всегда. И он оказывается между тем и этим. И на тот берег не может попасть и тут не может оставаться. Но это не боль, не печаль. Работа, постоянная работа, плыть, перевозить, толкать свой камень в гору.
Кстати, говоря об Аароне тоже можно Эдипа упомянуть (там у Камю в Мифе Эдип тоже упоминается). Плюс Аарон странно смотрит – вроде видит, а вроде бы и нет, словно слепой. А на что ему смотреть? Что ему нужно делать он знает, пассажир в лодку залезет сам. В общем, тут можно говорить все, что говорилось об Эдипе. В смысле Аарон прошел своей дорогой и принял судьбу. За Эдипом (в спектакле) закрываются ворота и он остается внутри, приняв «наказание», но счастлив и свободен. С Аароном тоже самое (ну, в общем, по кругу пошла – он счастлив толкая свой камень в гору раз за разом).
---
Интересно получается в финале ведь и Майкл, и Аарон, и Топорков понимают что к чему и к чему все приведет. Топоркову и страшно, и хочется (кстати, тут ведь как в «Дракуле», когда Люси просит обратить ее, она и тянется и делает шаг, но страшно и отступает, просит, но боится); Майкл и Аарон понимающе молчат. В общем все всё знают, одна Говоркова мечется в неведении. Все они уже шагнули (и если не оставались на том берегу, то, как минимум уходили с этого), одна она остается и останется на этом берегу.
---
«Мальчики и Девочки. Их роль в жизни друг друга. Взаимоподдержка. Ее необходимость и бесполезность, так как уже все предрешено (т.е. все мы заложники судьбы)». Тема сочинения после такого спектакля как сегодня))
С самого начала, Тоня и Маша все буквально на пальцах. Потому что важно все. Все! На все обращаешь внимание, на любые мелочи. А потом на какие-то вещи закрываешь глаза – ну и что, что он носится по пустыне, не звонит, а я рожУ для себя. И вся прелесть картинок, воздух, цикады оно испаряется в одно мгновение, когда Тоня заговаривает об аборте и Маша, словно вернулась из мира, придуманного для себя и наполненного для себя же счастьем. Слишком строга, слишком суха (непривычно суха для героинь Шестовской, которые всегда наполнены воздухом), словно реальность больно ударила. Стало страшно, все насекомые празднества, праздник жизни, будто сон, будто и не было.
--
В финале сплелись два мира (до узи и после) до рождения и после. Каждый(ая) будет себя винить, каждый виноват и никто ни в чем не виноват. Тоня будет винить себя. Топорков у ее ног, а она...словно не понимает, либо пытается до конца осознать и постепенно ее «накрывает». Когда он встает и уходит, на нее нахлынет. Но ведь для Топоркова она... та высшая сила, которую мы называем по разному, тот кто за нас где-то там все записал. А может она всего лишь исполнитель (а-ля «Парашютист», он записан, а Смерть пришла выполнить записанное). А для себя самой она та, которая не решилась... Так все запутано
---

0

58

1 февраля 2012
Лирическое. Вот если б знать, что спектакль каждый раз таким будет, с минимумом халтуры на задней парте (без нее нельзЯ, это понятно уже давно), каждый раз бы на этот спектакль приходила. Эх, знали бы актеры, насколько они прекрасны, когда вот так играют.
Фотоаппараты стали песней о жизни, жизни такой короткой и многогранной.

Анекдот. Ну, не смешно! Но этот кролик есть в пьесе, значит надо. Придумала))) А на мысль меня натолкнула Муха, точнее ее скепсис в ее анекдоте. Ведь она рассказывает анекдот на ту же тему, что и Бабочка, просто они смотрят с разных точек зрения.
Спектакль у нас о жизни. Какой бы она ни была со всеми ее спорами, печалями и радостями, каторжной работой и бесшабашной пьянкой. Но должна быть точка у этого «путешествия», когда познаешь все, станешь абсолютно счастлив и мыслить будет не о чем. Ты можешь поставить точку сам, посмотрев на фотографию Топоркова, а можешь идти своим путем и найти свою фотографию (не исключено, что она будет похожа на снимок Топоркова), но не торопиться и не смотреть на чужой снимок, а дождаться когда место в лодке будет предназначено для тебя. Точка все равно должна быть, лишь твое решение ускорить процесс и поставить ее или нет.

Этой точки нет у Майкла и Аарона. Все мы заложники судьбы. Но мы (человеки) движемся к неотвратимому и заложники определенного пути, определенных событий, которые должны случиться. Майкл и Аарон они заложники непрекращающегося цикла (Сизиф) и их «заточение» пугающе (хотя Камю выводит, что там усилие, тяжелая работа сменяется моментом счастья, в общем теоретически у Сизифа все супер), но все же тяжко - каждый раз возвращаться к началу и толкать свою лодку, и никак от нее не избавиться, не потопить. Аарон на воде, Майкл он точно такой же Сизиф, но на суше. Еще меньше радости доставлять «заложника» к переправе. Кстати, придумала про заклинивающую руку Аарона (ну, не складывалось оно никак; красиво смотрится, но зачем). Когда Мак-Чилик поет свит дримс и тянется вверх, он тянется к неведомому. Мы каждый вот в такой яме освещенной сверху и стремимся к свету, тянемся рукой пытаемся дотронуться. Он поет о дожде стремясь познать «танец конвульсий», прикоснуться к дождю, дотянуться до чуда. То, что легко может почувствовать бабочка и народившийся зародыш, человеку почувствовать сложнее и тянуться тяжелее, но мы можем попробовать.
Майкл как заложник вынужденный торчать в этом мире, видавший и перевидавший многое, он столько раз тянул руку в надежде прикоснуться, он знает о чуде и о том, что его не описать словами. Он тянет руку на словах о чуде (причем не вверх, а просто в сторону) и заклинивает, сколько можно тянуть уже сустав вывихнут, а все тянет, всегда так, всегда тянемся.

Так вот анекдот))) Заяц этот несчастный вынужден оставаться в одном пространстве (в нашем случае – на елке, за которую он в этот раз зацепился). Зацепившись, он остается на месте и не может видеть чего-то, пополнять альбом фотографий. То есть хуже, чем Аарон и Майкл, ибо те могут действовать (действие, определенные усилия, напряжение мышц они в какой-то степени отвлекают, продолжая путь, перебирая тех, кого они переведут на другой берег они видят новое, ну пусть не новое, но разное, все равно это отличающиеся фотографии, пусть на одну и ту же тему. Грубо говоря, ты занят делом и не думаешь всякие мысли о счастье и несчастии, все сосредотачивается в физической работе). У зайца, получается, нет и этого, он может только беспомощно бултыхаться. В общем, история чрезвычайно печальная. Заяц лишен всего, а той же Бабочке не привязанной ни к чему, имеющей возможность лететь и «фотографировать» в память все новое и новое – все это смешно. Ведь та же Муха, продолжающая анекдотную тему своими чернушными анекдотами, ничуть не отклоняется от линии, предложенной Бабочкой, все также о точке, завершении пути, но специфично и Муха конкретнее «бьет».

---
Маша. Начало ведь та же самая картинка, что в финале. Она (Маша) как-то по особому говорила по телефону и это были те же дочь и мать, что будут в финале только в финале будет не родившаяся дочь.
---
Бабочка у нас чумовая. Осознание что проживешь только сутки. То есть знать, когда будет точка и тогда каждое мгновение ловишь особенно ценя «фотографии». Она чуть ли не подпрыгнула когда про фотоаппараты услышала. Ведь это шанс остаться, а не исчезнуть навсегда.
---
Топорков прекрасен. В нем такие четкие совершенно мальчишеские черты. Начиная с робкого (как маленькие зверьки прячутся но любопытство распирает) - а ты кто. И страшно и страшно любопытно. А потом резкая смена настроений. Оп ... взросление в понимании что есть рядом «моя блондинка». Оно будет и почти ругательством, и ласковым словом. Финал потрясающий. Перешагнувшего черту. Я думала о Левии в финале. Ведь вот он. Он знает о чем-то прекрасном, нам неведомом, он лишился способности мыслить и чувствовать во всем этом уже просто нет смысла, он выше всего.
---

0


Вы здесь » Глубокое подполье зрительного зала » Сцена » Фотоаппараты