23.02.2008
27.02.2008
Выскажусь сразу за оба спектакля: 23-го и 27-го числа. Оба дня прошли под знаком Пигмалиона, Евгения Бакалова, для меня, нового и неожиданного.
Он добился независимости от своих Кукол, отказавшись от подчиненного положения, которое накладывали на него одержимость своими созданиями, нотки одиночества из детства и влюбленность в свои поделки. Хотя они по-прежнему творения его рук, но относится он к этому проще и одновременно масштабнее. Теперь Пигмалион самодостаточен и в первую очередь он не хозяин куклятника, а создатель и творец. Для него важна не столько та единственная кукла с которой он добрался до Америки, сколько желание превзойти знаменитого часового мастера короля Карла V, не то что он не находил общего языка со сверстниками, а сама идея, творческий процесс, в котором начиналась его жизнь. Вот что захватывает воображение, в рассказе Пигмалиона. В его словах завораживает, не что, а как. И слезы Пигмалона это не удовлетворенное тщеславие, а радость создателя, доведенная до исступления. Всякий раз, впервые создавая руками малое, какую-то вещь, мы меняемся навсегда, по капле. Это вселяет в нас уверенность, гордость, силу. Пигмалион создал жизнь и это не прошло даром, все выше перечисленное и даже больше теперь существует в нем. Если Пигмалион Грау претендует быть Богом, то Пигмалион Бакалова попробовал как это, но не принял близко к сердцу, не возвел до всемогущества, оставив легким ореолом за плечами. Он не инженер, лекала были чужие, но мастер способный воплотить их в жизнь.
При этом, его монолог, обращенный к Куклам в конце второго акта, - «когда я создавал…», звучит, почти как размышления иного создателя, того самого инженера. И слушающие его Куклы под стать. В каждой из них застыло по одной эмоции, больше просто не уместилось бы, от страха, до непонимания и дезориентации в происходящем.
Первая фраза Каина, ответ на вопрос – «твоя идея?» звучит как нельзя верно в данном контексте. «Ты угадал создатель», - словно он разводит руками, да, мы такие, мы просто куклы, но твои Куклы. Дальше же картинка не складывается, Каин как и раньше пытается давить силой на Пигмалиона. То что еще недавно смотрелось удачной находкой, теперь стало частью другого спектакля, у Каина появилась новая задача, обыграть изменившегося Пигмалона если тот решит остаться на сцене. Сейчас его позиция легковесна. Ее делает такой выражение лица Пигмалона слушающего не живое существо, а искажение программы, которую некогда заложил сам. Его спокойный, уверенный почти пренебрежительный, ответ не по тону, но по смыслу, обесценивает длинную тираду Каина. Пигмалион обыгрывает Кукол, ставит их на место. Попутно и в нем сбиваются какие-то настройки, программа творца создавшего создателя. У него начинают заплетаться ноги, рука тянется к голове, но кнут в руках держится крепко и легко, как дирижерская палочка.
Об удачных находках: закрепленных, не закрепленных, случайных
Хуан Болван слишком хорошо научился произносить те немногие слова, что ему дают сказать. «Кто ждет тебя?» - обращенное к человеку, у Евгения Сергеева звучит беспощадно-мудро и лично. Будто прицельно камушком окно в душе выбили.
Нам не раз говорили, что Херувим любит Помпонину, он сам уверяет, что сердцем кукольным его владеет только она, а вот с доказательной базой дела у него обстоят хуже. Серенады серенадами, но раз он всех любит, с легкой ноткой извинения – «я так задуман» (23-го числа), существует ли гарантия что эту же серенаду, если бы додумался, а не последовал подсказки Балабола Херувим не спел бы той же самой Марилонде? Между прочим заслуживающей ее верностью и преданностью своему Херувиму. Хотя бы за радостное и гордое, - «а мой Херувим кем он будет?», сменяющееся после ответа, - «интеллигенция, он ничего не может», отражением в зеркале. Находясь за спиной Херувима и не видя его лица, Марилонда в точности отражает изменения, происходящие в нем. И это не единственный момент, Марилонда Елены Кузнецовой разделяет чувства Херувима, стремления, переживания весь спектакль, от начала до самого конца лишь изредка пытаясь в порыве ревности вспомнить о себе самой.
Марилонда умеет подкреплять свои слова доказательствами, собственно она мало говорит о любви, все больше доказывает. Херувим же с тихим стоном, заменившим крик и рукой сжимающейся, словно на ладони у него то самое бедное сердечко, которое не остановилось, дал повод серьезно задуматься лишь однажды. Все того же памятного 23-го числа. Когда Герцог с его кратковременными ухаживаньями, наполненными тысячью обещаний кружит голову Помпонине. Вовремя ее песни к Герцогу, переливающейся женским дурманящим силком жеста, Херувим сломался. Он всегда танцует на заднем плане, но на сей раз какую-то пружину заело и на мгновение он застыл в одной позе с поднятыми руками в неком балетном па, судорожно пытаясь свести или развести их, удивленными глазами взирая на Помпонину. То ли потому что с ним она никогда не была такой, то ли потому что мысленно продолжил ее жест до побега. Беспомощные попытки Херувима завершить начатое перевели его из разряда красивого фона в центр сцены к Помпонине и Герцогу, хотя бы на секунду.
Данный случай единичен, 27-го чудо не повторилось.
Опасаясь показывать свои творения Герцогу и антрепренерам заранее, Пигмалион может быть и правда жалеет их, но безжалостен к нам, демонстрируя к чему могут привести Куколки. Вот он – зал, свита влюбленных.
Наблюдения:
Сейчас я плохо понимаю Помпонину: 23-го она слишком быстро менялась от глупой куколки до умной женщины, 27-го я не всегда различала, где она одна, где другая и есть ли там еще третья. На эти два спектакля эта роль для меня стала частью костюма, в котором она выходит спеть перед Герцогом в первый раз: искусственно-бесформенный сквозь толщь, которого пробиваются настоящие руки. Подлинные как последняя улыбка, когда Помпонина застывает с пистолетом в руках, словно извиняясь – так получилось, пока все делают шаг, назад оставляя ее одну, ошеломленную, напуганную в темноте.
Еще одна яркая картина силуэт Помпонины в окружении подкошенных колосьев-кукол, словно воронка закрывающиеся над головой или лепестки странного цветка смыкающиеся вокруг.
Попробуйте как-нибудь закрыть глаза в последние минуты спектакля, когда актеры начинают читать монологи из Шекспира. Ощущение очень необычное, в определенный момент забываешь, где верх, где низ, теряешь ориентацию в пространстве. Это океан голосов: сначала отчетливо выделяется один, затем на него накатывается другой, третий и вот они уже сливаются, а на них идет мощная волна голоса В.Р. (иногда лучше слушать не смотря, получается сильнее) на фоне отдаленного прибоя музыки.
Отредактировано Lek (2008-02-29 16:49:24)
), а антрепренёры – живые и заводные, от первого момента до последнего.