16/09/11 (Мастер – Игорь Китаев, Левий – Максим Лакомкин)
Помню, что в Пензе МиМ поразил каким-то сумасшедшим отрицанием веры во что бы то ни было. Истина, философ, голгофа и прочее все это существовало лишь тогда, когда было принято решение и умыты руки, причем у мира и истины не было никаких шансов.
После вчерашнего спектакля ... более сильного спектакля о вере (во что бы то ни было или если коротко в то, что все будет правильно) не случалось.
В замкнутом пространстве страниц романа отчаянно хотелось найти выход. Пространство сцены казалось тюрьмой коробкой, металлические страницы-стены которой давят и душат, не оставляют свободы дышать и жизнь, заключают в тюрьму. Страницы ведь собирают в себе строки обо всем: трусости, слабости, силе, любви, людских пороках (Москва была классная, драки и толчея с таким воодушевлением) вот оно все вместе с этих страниц и давило.
Когда-то на большой сцене спектакль потряс масштабами, ему [спектаклю] не хватало места. Сегодня он доходил аккурат до имеющихся стен и потолка, ни дальше, ни ближе.
Уверенность в вере сложилась по крупице из пошатывающейся уверенности материалиста Берлиоза успевшего в последнее мгновение принять неоспоримое доказательство и понять, что каждому будет дано по вере. Из свиты находящейся четко на противоположной стороне света и ожидающей своей свободы, из Левия который понял свои ошибки, сумел их исправить и в финале за его спиной был свет. Дадада именно понял. Упрек Пилата – ты жесток, а тот жестоким не был – сработал. Левий словно вдруг понял, что все все до этого делал совершенно не так и встает на дорожку изменений. В финале он придет другой, он научился, понял, стал достойным учеником. И еще одна картинка очень здорово сложилась – в финале в разговоре с Воландом Левий стоял также как Иешуа на балконе у Пилата. И это было не только в положении рук/ног, а во всем облике в целом. Да он стал учеником...
---
Мастер и Маргарита - они заложники романа и его счастливые обладатели/создатели и одновременно обреченные нести эту ношу, не имея возможности освободиться от нее. Слишком строки эти впитались в них. В сцене, когда он только пишет роман (их первое появление) – вокруг по листам тексты, пустейшее пространство и они вдвоем заложники этих страниц и вырваться не могут, поскольку в страницах заключено очень многое и оставаться тяжело...
---
Иешуа (руки оторвать тому, кто разбомбил монолог в диалог). Он упорно говорит о добре и людях там, где его не станут слушать, а если и послушают, то не услышат. Бессмысленность его попыток откровенно убивает. Зачем, зачем вот так, ведь знаешь, что хотят убить, зачем, что и кому доказывать (все как Мастер говорит), этим людям не докажешь. Пилат ничем не отличается от москвичей в Варьете или Грибоедове. Так что слова Воланда о том, что люди не изменились произрастают из глубины веков. Пилат - обычный человек, правда, наделенный властью и этой властью пользующийся, а это существенная поправка к поведению, но поправка не в лучшую сторону. (Скучаю по Пилату, зажатому в стенах чужого ему дворца, ищущего выхода и ищущего ответы, хватающегося за философа как за соломинку, за источник ответов. Философ с радостью соглашался остаться рядом с Пилатом и ему не нужно было просить отпустить его, потому что кто-то хочет убить. Иешуа знал, что Пилат разорвется в попытке не допустить казнь... поэтому новое трудно принять). Трудно принять Пилата жестокого и ослепленного человека. Он купается во власти, насмехаясь над теми кто ниже. Междусобойчик с Афранием на балконе во время допроса Иешуа и позже, до появления Левия, - это существование людей, ослепленных собственным превосходством, имеющих власть и пользующихся властью.
Пилат прерывает слова Иешуа, не слышит их, мешает Иешуа собрать в этих словах весь свет о царстве и истине. Разговор опять превращается в допрос. Последняя попытка Иешуа достучаться – просьба отпустить его. Пилат и этого не услышит.
И как продолжение этой бессмысленной настойчивости - отказ от напитка с ядом. Прежде этот отказ был... проходным что ли, ну отказался и отказался вот такой упорный. А сегодня это была последняя капля, чтобы Пилат услышал слова философа. Возможно это и пошатнуло Пилата. А его не сдвинешь, суровый, жестокий и властный (он отчаянно казался Иродом). Не верит ни во что, от поисков истины отказался давно. Он с удовольствием бы казнил Иешуа, но он избавил его от головной боли... Я не знаю почему он просит у Каифы за Иешуа и зачем ему это. Кроме как врач для головной боли иных вариантов не вижу.
---
Свита невероятна. Она не верит в людей, но верит во что-то высшее. Именно свита спасает роман. Мастер и Маргарита, словно находятся в плену этого романа, сгибаются под его тяжестью. Свита поможет им.
Странно, что бал происходит ежегодно (не так долго ждать), раз в сто лет оно логичнее. Каждый год подыскивать Маргариту королевских кровей, это, извините, на всех шерсти не хватит. Свита жестко обходится с людьми, наверное, так как они заслуживают. Лишь одну они щадят - Маргариту. Нет, распростертых объятий не будет, а вот поблажки и намеки хоть и туманные - будут. Азазелло при встрече с Маргаритой невольно сравнился с ведущими «Снимите немедленно» (где женщин переодевают в...в людей) и они начинают размахивать чеком с н-ой суммой, а будущая участница вся из себя сомневается и отказывается. Азазелло пришел к Маргарите пригласить в гости, а она выпендривается, а ведь совсем недавно просила хоть намек о том жив или нет и не слышит его. Он сердится, но не бросит ее и не оставит, а намеками, а потом и прямым текстом (-текстом из романа Мастера) подтолкнет к правильному решению...
---