Наверное, о «На дне» каждый или каждый второй может сказать очень много. Мне об этом спектакле всегда хотелось писать письмами, как о каком-то прожитом жизненном отрезке. Этот спектакль, если сухо подсчитать, год моей жизни. По-разному складывавшейся, менявшейся и менявшей меня. Мы ведь за этим приходим, а если даже не за этим, то все происходит помимо нашего желания. У каждого неповторимо свое. Мне, например, трудно любить людей, я об этом знаю, я часто устаю от них и безуспешно стараюсь скрыть это и не обидеть тех, кто мне дорог. Мне трудно воспринимать человека как ценность, каждого человека, в независимости от… и длинный список. Не буду врать, что спектакль излечивает меня от этого недуга, но дает силы смотреть и на свою жизнь другим взглядом, не столь предвзятым, лучшим. Такой возможно мне никогда не стать, но не надолго я могу понять, как это быть таким человеком и что такая возможность не закрыта, даже если песню испортили. Это не трактовка произведения, это субъективно свое, что уносишь в кулечке, мой кулечек вот такой, маленький, но очень тяжелый. В другой день его содержимое меняется, этот спектакль мне часто помогал с таким, с чем и нам психологом не всегда удается разобраться, а он помогал. Поэтому о нем всегда много мыслей, больного и выздоровевшего, но писать о нем безумно сложно, потому что если писать, то писать придется не только о спектакле вокруг тебя, но и о спектакле в тебе, поэтому письма, поэтому и о моей жизни.
В нем есть много точек, болевых точек которые действует необъяснимо, для тебя, словно кто-то, логичнее всего режиссер, знал, где их расставить, чтобы актеры смогли привести их в исполнение. Здесь и «Надо Верить» Луки, когда он сам верит эта вера заразна, здесь аплодисменты Актера, якорем закинуты в зал, это и легкое словно снежинка тающая на ладони кружение Анны, это на разрыв «люблю тебя Наташка» Васьки Пепла и далее, и далее, и далее. Но я помню что в первый раз все это меня не «запачкало», приставало к коже, но я оставалась «чистенькой» со светлыми глазами, смотрящими на сцену, до второго акта, до того как актеры встали поликругом для пляски, я помню как завороженно смотрела на распрямляющегося Ванина, на со всей силы топчущего сцену Докина, а слезы просто лились пока в тишине был слышан только этот топот. Казалось, что это тебя втаптывают в землю, в прах. Потом были другие спектакли, сменился актерский состав, а я по-прежнему храню этот момент, для себя. А сегодня, не сочтите за глупую сентиментальность, решила им поделиться.
Хорошо бы теперь рассказать и о вчерашнем спектакле, о том как попрощался Актер в конце, сомневаться что для него песня закончилась не начавшись, по-моему не приходилось и при этом каждое слово его монолога цеплялось за зрителя, сцену, жизнь, это отчаянно пронесенная роль; надо сказать о Клеще, который впервые на моей недолгой памяти этого спектакля сломался, этот не ржавеющий гвоздь часто гнулся а ломался впервые, о Пепле уместившем наше (а может быть только мое, но все без остатка)  в своем «а Бог есть?»; надо вспомнить о Насте, путь это гротескная роль в пригоршне, но по песчинкам одна из самых настоящих, надо вспомнить, надо сказать… А с другой стороны может и не надо если словами не обрастает значит уже слишком глубоко вошло без помощи ручки, бумаги, клавиатуры и мышки. Пусть останется еще одним не написанным письмом в этой бесконечной переписке.
Не судите строго, излишнюю откровенность.

На дне 12/10/08
***********************
Священный обман... можно ли сказать иначе? Обман который не формулируется словами, обман в который кто-то верит без остатка, кто-то наблюдает со стороны, а кто-то не замечает даже находясь рядом, обман, который существует только там, на хрупкой границе темноты зала и света сцены, обман, воспоминание о котором может удерживать очень долго, обман в котором можно увидеть свое отражение и найти свой выход, обман который если и не ответит на все вопросы, то помирит с ними, отчеркнув их жирной чертой...
***

Господа! Если к правде святой Мир дорогу найти не умеет, - честь  безумцу, который навеет Человечеству сон золотой! Если б завтра земли нашей путь осветить наше солнце забыло, завтра ж целый бы мир осветила Мысль безумца какого-нибудь...

мысль безумца... мысль... для меня она была сегодня вторична (звучит не правильно, зато точно). Да, я не помню, что говорил Сатин, практически не помню, что говорили многие обитатели подвала, но я помню, как они говорили - прошибая все преграды, освещая темные стены, до предела вытягиваясь в струну... в струны, которые звучали в унисон с мелодией и превращались в единый ритм, который отчаянно отбивался каблуками... Таким оказался этот спектакль для меня.

Уже прошло несколько дней, а она все еще звучит, звучит слишком громко, сумасшедшим ритмом отбиваемом сапогами, оглушающими ударами каблуков, которые готовы были разнести ошкуренные доски под ногами в щепки...

...музыка, музыка, музыка прокручивается вновь и вновь. Она тихо просыпается внутри, начиная с дальнего уголка медленно обходит все закоулки и чердаки, вбирает в себя слезы, боль, радость, горе, улыбку, пустоту, тишину, грохот - все что накопилось, все составляющие «комплекта», который доставляет жгучую боль и ускоряющимся ритмом выталкивает все это, освобождая место для того самого - лучшего

Они двигались не пересекаясь, не мешая, но и не замечая друг друга, не сталкиваясь друг с другом, отдельные и одинокие фигуры. Не помню, чтобы так отчетливо слышался каждый из них. Все они говорили о разном, удерживая стремительно рассыпающиеся дорогие крупицы из прошлого, удерживая на плечах ношу своих «претензий» в никуда. У каждого была своя «песня», свои «претензии» и причины, но все говорили об одном и том же, говорили по разному, говорили одинаково. Не просто хотелось, а подпевалось каждой из этих песен, они были моими, о них не мог знать никто, а они знали. Будто мой внутренний комок всех переплетений и вопросов, на которые никогда не будет найден ответ, рассыпался на составляющие. В целом примириться сложно, но пройдя путь из разных точек пространства, по отдельным нитям, которые потом собрались воедино, оказалось просто.
Вместе с обитателями подвала задаешь вопросы и напряженно вслушиваешься в молчание, ищешь выход и заходишь в тупик, бессильно опускаешь руки и молчаливо вступаешь в беседу «о правде», рождая еще одну правду, которая слишком схожа с правдой «дна», напьюсь я сегодня - вот вам еще одна правда... Поиски ответов, очевидности решений, сменяются бездонными провалами в пустоту.
Актер взывал к высотам былых аплодисментов, они были не громогласны, а ощутимы, в тишине материализовался шквал восторга, отражался в его глазах и подрагивающем голосе. Сквозь шум и ярость, отчаяние и восторг, ритм мироздания, которое рушится и шатается, боль по которому не отпускает, и не пускает. Мы воевали, и еще повоюем. Нет ни будущего, ни прошлого, пусто, безысходно, и только слова, слова, слова. Бубнов, разглядывал гнилые ниточки, но бережно хранил в сердце любовь. Какой бы ни была, она была настоящей и если есть о чем воспоминать, то о ней, слушая самозабвенные истории Насти. Она их не рассказывала, а проживала и пусть не верят, но с обманом иногда проще, да и Лука бережно гладит по голове. Он собирал всю злобу, охлаждал ненависть, упорно и тихо поглаживая по голове всех и каждого. Хотя слишком трудно поверить его «диковинным» словам о том, что везде хорошо. Во что веришь... Пепел не верит, он ищет, требует ответов. «А Бог есть?», что только ни собралось в этом коротком вопросе - вызов, обвинение, отрицание, неверие и желание верить, дотянувшись вопросом из самой низины этого темного дна... Он слишком долго не выпускал руки Наташки, которая медленно уходила прочь, аккуратно и покорно ступая. Пепел не в силах был ее остановить и, казалось, знал, что расстается навсегда. ... и в единый комок собирается сгусток  силы, из всех пространства и разрывала нутро, бьющееся в бессилии... и нет ничего. Слова, слова, слова... А на фоне всего этого скользит свалившийся в этот подвал дна, из другого времени - Алешка-сапожник - понтярщик и явно оказавшийся вне времени, вне подвального сознания, уставший от безделья, словоохотливый, но не более того и посередь улицы не ляжет, лишь пообещает.
И отчетливая печать от Сатина на всем сказанном в этот вечер и не высказанном, на слишком тихом разговоре о правде, но вере, и мольбе, на примирившемся взгляде Клеща, на беспоаощно-сильном взгляде Пепла, на разрывающемся сердце Анны и душераздирающем стоне Наташки, на тихом взгляде Актера - «Какую песню, дурак, испортил»... и ритм каблуков, вбивающих пыль, разбивающих деревянные доски под ногами…….раскрошить их в пыль, может хоть тогда станет легче...и не важно что говорить, важно другое...

В направлении пения
летело моление
а господь на небе замечал
какие у певца глаза
ведь глаза не скроют
то что в сердце ноет
и умоет слеза и героя и юнца и младенца
когда звучит молитва

не смотри в небеса с дерзновеньем
до спасенья далёко
дорога из греха терниста темна
без маяка
не найти исхода
в направлении пенья летело моленье
господь в небесах
подумал о нас
и стало теплей от его глаз

из темноты зовет молчанье
зовут из света голоса
а господь на небе замечает
какие у певца глаза
ведь глаза не скроют
то что в сердце ноет
и умоет слеза и героя и юнца и младенца
когда звучит молитва
(c)Ольга Арефьева

Отредактировано rrr_may (2008-10-18 06:21:50)

11/01
Сравнивать нельзя, а не сравнивать невозможно.
Анна Ирины Бочоришвили – пожившая своё, уставшая и почти смирившаяся со всем и никого в состоянии своём не винящая, уже несколько отстраненно смотрящая на окружающих её людей, и её забота о муже с оставленными Квашнёй пельмешками – слово уже просто действие по привычке, привычная забота. Она готова отойти, мало что держит её среди живых, но Лука словами о лучшем, ждущем ее после смерти, возрождают жажду жизни, даже полной страданий.
А в Анне Надежды Бычковой жажда жизни и не угасала ни на секунду. Она не менее измучена, но смиряться не желает, и обращенный вверх (к богу ли, к лампочке ли под потолком ночлежки) взгляд полон то надежды на облегчение и выздоровление (еще в этой жизни), то укора – мол, что ж ты со мной так, за что, чем я провинилась…

11/01/2009
Об этом спектакле сложно говорить, всё слова какие-то лезут чуть ли не из школьных сочинений, и простые и банальные и всем давно известные, и спектакль этот выше слов, неосязаемый какой-то, где можно поверить, а можно разувериться. Вдруг поверить, а точнее понять или ощутить, что от одиночества есть спасение, стоит только поверить. А потом заново свалиться в собственную бездну одиночества без окон и дверей. Кругом люди, но увидеть это получается только там, среди железных нар... Странно... И, ничего странного...

Сложно как-то с большим-большим многоточием... будто завис в пространстве между бесконечной высью куда взобрался Сатин и твердым решением Актера... а что же дальше? А дальше...дальше создавать общую веру. И если, вдруг Лука не до конца верит, дошагнем те полшага что он отступил и поверим, точно также, как еще недавно он дошагнул полшага за тебя.
И сидишь вот точно также, на таких же металлических нарах, глядишь и почти готов вступить в разговор о правде... да что там... разговариваешь, а потом умолкаешь и только поспеваешь за Сатиным, который несется стремглав с мыслю о человеке и взбирается так высоко, что хочется не просто жить, хочется создавать и созидать, творить и внести хоть какую-то крупицу в то самое лучшее. И когда Актер совершил свой последний монолог, а Сатин тихо-тихо отошел в сторону от всего вышесказанного, он ни единым движением не перечеркнул свои слова, остаешься на перепутье, вглядываясь в спокойное лицо  полное решимости. Лицо Актера – оно было спокойным, оно было победителем – я так решил и я прав. На сто процентов прав!!! И он действительно был победителем. Он не собирался ни убеждать, ни переубеждать, звучит гордо или не звучит гордо без разницы... Он был прав, и это было его решение, которое правильно на тысячу процентов, которое уважаешь и за которое ругаешь… и не прав... И думать об этом невозможно, можно лишь поддаться музыке и позволить ей закружить себя…чтобы забыть, чтобы не думать... А потом «фирменное» многоточие после которого либо удавиться, либо верить, другого не дано.
Но знаете...безысходность, или точнее безвыходность...или лучше сказать кажущаяся безвыходность… после «На дне» значительно легче. Она тяготит но оставляет надежду на лучшее, на спасение и излечение, после нее можно болеть, но вылечится. А вот от безысходности «Бабуниа» спасения я так и не нашла. Там совсем страшно по-настоящему безысходно, тупик, несмотря на то, что режиссер там оставил свое многоточие.

«На дне» 29.11.2009

Итак, мы тихо-мирно собирались на «Дно» 11 декабря, с билетами на первый ряд (и, надеюсь, еще пойдем). Но тут из пространства дошел слух – «сборщик податей бросил деньги на дорогу», сиречь Алексей Мамонтов возвращается в театр, и просит себе именно «На дне» и роль Луки.
Тут я в некоем смысле оказалась в равном положении с «бронтозаврами»: даже те, кто еще помнил его в театре (или около), и представления не имели, что это будет за Лука.

На дворе семь часов, а спектакль начинаться и не думает, двери закрыты, за ними, судя по звукам, репетируют. Начали получасом позже.

Итак, «На дне». Надо сказать, что в течение спектакля я не раз удивлялась – надо же, какую хорошую и интересную пьесу я не оценила у Горького! Только смутные воспоминания от школьных времен остались… N. В антракте разочаровала меня, рассказав, что пьеса по сравнению с оригиналом сильно «отжата» и переделана, а в исходном тексте чуть ли не каждая фраза заканчивается многоточием (и попытка найти в Сети текст это подтвердила!).
Словом, было бы безусловно интересно увидеть когда-нибудь именно сценарий того, что поставлено.

Сам спектакль показался более ровно хорошим, и потому – более сильным, чем «Мастер», где то густо, то пусто. Есть и тут (имхо) плохо сыгранные роли, но они в меньшинстве, и картина ночлежки и окрестностей перед нами складывается куда как убедительная. В ней все на своем месте – и хозяева, и обитатели.
Властная, но неумная и не-думающая Василиса (действует по инстинктам). Ее супруг – в общем-то беззлобный и безобидный дедушка (даже удивишься, зачем ей его устранять? Все и так у нее – «у меня денег нет, все деньги у Василисы», - просто наскучил, может быть?) «Луч света в темном царстве» Наташа…
Вот –любители почесать языком, которых в общем-то устраивает их нынешнее положение – Сатин, Бубнов (Бубнов об уходе из мастерской – «Да я бы все равно ее пропил!»). Вот Актер – о прошлом вспоминает чаще, но большую часть времени все же – в виде цитат и аллюзий, добавляющих общей фантасмагоричности бытию («Играли мы «Тиля Уленшпигеля» в Костроме…» [вот интересно, почему его и именно там?? В оригинале иначе, так что что-то здесь закопано!]) Была бы вполне довольна и Настя, не пытайся Барон все время усомниться в истории ее «ррроковой любви»…

Но довольны не все. Клещ, одно из первых впечатлений спектакля – и далее оно длится, не уменьшаясь в силе, как бы ни были малы его реплики.
Начну со впечатления зрительного, отвлекусь от персонажа и вновь спою хвалебную песнь-кричалку исполнителю роли. Я смотрю на это простое, усталое и тревожное лицо под вечно взлохмаченными волосами и не понимаю – этот человек играл Афрания? этот – Стравинского? – интеллигентов римского и советского??
А сейчас я вижу, наверное, то, что сюда и хотел заложить Горький - старого рабочего. (Не удивлюсь, если снова найдется соответствующий портрет). Он и был рабочим – с самых юных лет, и был бы им дальше, пока будут силы, но – обстоятельства сошлись не так. Он ведь знает, что будет, если «ты не станешь работать, я - не стану», все вокруг не станут – что ничего хорошего из этого не выйдет. Да, этот рабочий видел стачку – может, ту самую, Морозовскую, может, другую, но немалую, - но в революцию не пошел. Потому что так и не понял, зачем же переставать работать. Но под раздачу все равно попал. Может быть, потому, что имеет привычку, если уж есть что сказать нелестное – не молчать и говорить? (Вот так же он, не имея привычки особо обсуждать соседей, очевидно «имеет зуб» на Василису и ее любовника – и при любом вопросе о них непременно выскажется. Вцепится и уж не отцепится. Не отсюда ли прозвище, ставшее фамилией?).
Любит ли он жену? Ведь он ее словно бы сторонится. Но – нет, без сомнения, любит. Просто любовь эта не «ррроковая» и даже не романтическая, а та, что называют словом «любит» в народе, и синонимом часто говорят – «жалеет».
Привычка, сильнейшая привязанность – и очень ясное знание того, она – не жилец, и он – ничем тут помочь не может, потому и не позволяет себе приблизиться (а что ты этим сделаешь?), поэтому каждое его слово – это вырывающийся сквозь преграды вопль отчаяния.
И когда Лука своими разговорами о покое после смерти вновь пробуждает в Анне, напротив, - желание «еще пожить», - Клещ подхватывает эту надежду. Только у него она выходит таким же звериным, отчаянным воплем – «А может быть, все еще обойдется?!»
Но так уж он устроен, что такая надежда никогда не изгонит из него твердого, четкого знания о том, что есть и что будет.
О самом безнадежном.

Просто его способ перенести непереносимую ситуацию – это волевым усилием отодвинуть это знание в сторону – и двигаться дальше, лезть сдирая шкуру…
Просто эти усилия иногда оказываются недостаточны, защита срывается – и тогда посреди монолога о том, как он обязательно выберется из подвала вызывается – «Когда умрет же...» - и он зажимает рот рукой. Не, он не ждет этого. Просто не может не знать.
Ну и что ж. «Кому ж покойники не снятся?» - говорит он позже (и эта фраза в этом театре в этих устах имеет много значения). Да, снятся. Просто, проснувшись, он не станет долго обдумывать сон, день – для другого, покойники до ночи не появятся.
«Работы нет – вот правда! Пристанища нет – вот правда! … Жить - дьявол - жить нельзя... вот она - правда!» - эту правду он тоже четко знает. Но будет – снова пытаться идти вперед, пока может усилием отодвигать эту правду в сторону. Наверное, когда уже не сможет – надорвется и умрет.
И этот способ перенесения непереносимого просто-напросто отличен кардинально от способа Луки – и потому они не могут не столкнуться.

И потому – о Луке. Я заранее собиралась его разгадывать  - все же о других персонажах (как ни богаты возможности трактовок) мы определенно знаем хоть что-то. Странник же говорит загадками и прибаутками, да и не о себе вроде бы.
И как только в ночлежке появился этот странник в чем-то вроде полотняной тюбетейки, стало сразу понятно – он непрост.
Говорит ладно, на месте устроился сразу, но за плечами у него вряд ли одна народная мудрость и деревенский уклад жизни. Скорее уж – знания, образование… Но что же он тогда делает здесь? Изучает? Фольклорист, исследователь низов общества? Нет. слишком активно принимает участие в людях – в первую очередь.
Тогда – «пошел в народ»? Уже, похоже, ближе, тем паче, что еще в первом действии ясно, что в Сибири наш герой бывал, видал там и тех свободных, кому «в Сибири хорошо» (старообрядцев каких-нибудь, окопавшихся так со времен Никона? А то и вовсе абригенов…). Но и не-свободных он, похоже, тоже видел, ему есть с чем сравнить. А скорее – на себе попробовал.

Да, вот еще совершенно точно – этот Лука никому не лжет. Даже во спасение и в утешение. Все. Что он говорит людям – Анне, Ваське, Актеру, в монологе о праведной земле, - все это он прожил, выстрадал сам, всему этому сам поверил (и потому выжил) – и так, по монологами к другим мы узнаем его собственную биографию.

Вот он говорит Анне о покое по смерти, - а потом отговаривает ее «еще пожить» - зачем? Снова мучаться?
Это кто-то, очень близкий, умирал не его глазах, долго и трудно, и не раз приходила мысль «поскорее бы он – уже… чтобы все кончилось». Впрочем, возможно, я зрпя употребляю мужской род, и это была «она».

Вот он уговаривает Актера «начать жить снова… хорошо – снова-то!»; «человек все может – лишь бы захотел!» (самый яркиq, страстный его монолог, самое четкое, пожалуй, выражение себя).
Это он, Лука, выбирался «снова» из полного слома и краха, из ничего, потому что захотел, а главное – поверил.
Здесь важен еще один его ответ – «- Бог есть? … – Если веришь – есть». (Ответ - через небольшую паузу, потому что – очень серьезно). Это звучит не как «веришь – есть, не веришь – нет, как захочешь сам», а свидетельством о том, что вера – это сознательное усилие души, а Бог открывается тому, кто готов его увидеть.
Лука – там и тогда – поверил, увидел, выбрался, - и потому знает, что это возможно человеку, и потому с таким жаром убеждает в этом Актера.

…Самое интересное, что бесплатная лечебница для алкоголиков – тоже есть!
Только где-нибудь в Германии или Швейцарии. Он про нее наверняка в журнале читал, в одном из тех, что все-таки дошли в Сибирь
(На каторгу? В ссылку? – «На поселение», видимо. Когда он упоминает  двух разбойников – «беглые, с поселения» - говорит он об этом совершенно буднично, как о жителях соседнего дома).
..И название города он в самом деле забыл – вы упомните, сколько из там в Германии, этих мелких городков!.. Только потом, наверное, спохватывается, - как он человека-то в Европу переправит? Нет. он знает, переправляли, бежали, но то – политические, и удавалось не всегда… Потому и начинает в следующем разговоре с жаром говорить о другом, о том, что тот может сделать сам…

Кстати же, о журналах. Есть сам Лука и в притче об искателе праведной земли. Только он – не тот мужик, что ее искал, и даже не идентифицирует себя с ним. Он – «ученый с книгами и картами», который за недостатком жизненного опыта (а не знаний и не лет жизни) не только человека веры лишил, а еще и по морде получил, и карты помяли…
Теперь он уже давно отрефлексировал ту ситуацию, и потому рассказывает об «ученом» довольно отстраненно: это – уже не он, а он уже понял, что тут не так.

И эта «дача инженера» под Томском… Что у них там было? Типография подпольная? Или – прав Фред – склад оружия? Больно скоро он принес из «кабинета инженера» ружье…

И уходит он «к хохлам», где «веру новую открыли», «дело делать»…
Может, по территории и правда к хохлам, но корни этой веры запросто могут расти откуда-то из бывшего Царства Польского. И будет он там «делать дело», пока дело снова не заведут на него, - и хорошо, если кончится снова Сибирью, а не чем похуже.
Если, конечно, раньше его не сведет в могилу то «кхе-кхе», что оставил на память беглый ссыльнопоселенец Яков…

Впрочем, почему лука уходит именно тогда, когда уходит, я поняла не сразу. Но потом кто-то из ночлежников связал уход с появлением полиции – и все прояснилось. «Пачпорт»-то он так и не предъявил, только зубы заговаривал, «а фамилия – в пачпорте», и, видно, какая-то она неудобная, эта фамилия, лучше полиции на глаза не попадаться…

И Лука-то уходит, но тут (помимо последствий криминальной драмы) начинают меняться сами оставшиеся ночлежники. Не все. И не обязательно – сразу и целиком.
Вот Настя – так и будет вспоминать Рауля-и-Гастона, но –решится усомниться в дворянском прошлом Барона (который – тоже перемена! – вдруг начнет рассказывать о нем много и складно). Не потому, что и правда засомневалась, а потому, что здесь оно – такая же нереальность, как Рауль, Гастон, как Тиль Уленшпигель в Костроме… Только у Насти за этим – горячее желание Настоящей Любви (ну да, в виду круга чтения – ррроковой), а у него  - все было и осталось неизвестно почему, потому что все так делают.
(Кстати, в разговоре с Бароном у луки к чему-то мелькнет «студент университета» - и станет ясно, что Лука-то студентом точно был, и знал, чему и зачем учится, а не просто «носил мундир Дворянского института» за родительские деньги…)

А Клещ все же увидел тек, кто вокруг, перестал их сторониться: «Ничего.. Всюду люди». (Ранее он даже чисто «графически» стоял или шел по сцене как-то отдельно от всех).
Выберется он из ночлежки или нет – Бог весть, покойники все так же будут сниться, но будет он теперь все же не один – против всей невыносимой правды мира.

Признаюсь, у меня так и не сложился в единый образ Сатин, точнее, его перемена, выразившаяся в произнесении пресловутого монолога о человеке. Получились словно два разных человека, оба любят поговорить, но о разном, - и сам монолог как-то повис в воздухе, смысл его оказался разве что в том, чтобы прерваться известием о смерти Актера – и перед этой вестью оказаться чем-то недействительным.

Да, об Актере. Он ведь тоже изменился. Стал тише, собраннее, серьезнее. Кажется, сильнее всего задели его – даже не сами слова Луки – но то, как он так и не смог вспомнить любимое стихотворение, а Лука заметил к тому, что «в любимом – вся душа»… Да, тут дело в первую очередь о душе, а не об алкоголизме. Хотя сначала вроде бы – именно собирался «начать жить снова», деньги копить на ту лечебницу…
А потом – увидел сон. О доме, где его давно ждут. Да, не сумел «человечеству навеять», нет – сам увидел тот «сон золотой», и – ушел в него, потому что ему – время уйти туда. И вернуться к товарищам – только памятью о себе, среди них и отдельно от них, в золотом луче света.

(Это невероятно, безумно странная трактовка для самоубийства, если смотреть извне[по крайней мере – для меня], но в спектакле – именно так, это скорее прежде всего уход, чем заданное автором текста самоубийство.
Кстати, кажется, и сам монолог о доме в пьесе отсутствует (?), и очень важная реакция Татарина (см. ниже) там прямо противоположная, так что это – именно творчество и трактовка театра.
И поводов у нее, думаю, снова немало.)

Ушел, попросив на прощание – «Асанка, помолись за Актера».
Да, вот еще персонаж – татарин Асанка. Мне все казалось, что в спектакле его слишком мало, чтобы сложился цельный образ. То и дело – просто сидит себе на «верхней полке»… А потом (еще до этих реплик) я увидела, как он не просто сидел. Глаза прикрыты, руки на коленях – ладонями вверх, только губы шевелятся – молится.
И за Актера – помолится снова. Луке нечего и ничего не нужно было говорить татарину Асанке, он и сам знает, что нужно «душа закон иметь», для него – Коран, для русских – свой… Как он попал в ночлежку, что будет с ним дальше – в сравнении с этим не так и важно.

И вот с такого спектакля уходишь, как это ни странно – с оптимистическим «послевкусием».
В чем дело, я до конца еще не разобралась, не всмотрелась, не вслушалась в музыку, которой он пронизан…
Может быть, дело еще и в том, что это – хороший спектакль? Наверняка – и не только.
Посмотрим еще.

О! Про Сатина - точно. Лука мне показался все же иным, скорее - такой... да, не ученый с картами и книгами, но явно "политический", но не из студентов, а из народа, рабочий... может быть, как раз наборщик;-). Клещ - скорее не весело-злой в сцене драки, по-моему, это ярость, то, что в этот раз было вместо ненависти и усталости. Ярость - тоже "горячее" чувство, требующее выплеска. Вот он и выплеснулся, тем более, что Костылев вышел такой тварью, что его убийство выглядело чуть ли не благом. Забавный момент - из всех окружающих людей Клещ более всех уважает, кажется, Наташу - по крайней мере, когда она его "строит" (неподражаемым своим голосом, к которому и определений-то не подберу), то он вполне "строится", хоть и ворчит;-). И еще - про него же. Часто финал его роли выходит или смирением с безнадежной ситуацией, или почти клинической депрессией, или еще чем-то, тоже не сильно радостным. На этот раз был иной вариант, он (а не Сатин) остается лидером после ухода Луки - и, я так думаю, что из обитателей ночлежного дома этот рабочий человек устроит-таки какую-нибудь артель "Напрасный труд")
И еще - тоже о Луке. Кто-то (на официальном форуме) писал отзыв своего ребенка о Луке Китаева, мол, "это был Бог". Нет, не Бог - но, такое впечатление, что - апостол (ну да, наверное, он не зря - именно Лука). Какой-то своей, выстраданной и выстроенной веры. О том, что человек человека всему научить может. И его убежденность в том, что "вовремя человека пожалеть - великое благо" сродни завещанию Ланцелота Авилова: "Жалейте друг друга... это правда, это чистая правда" - да, это и его, Луки, правда. В этот раз тема жалости, деятельного научения человека человеком прозвучала еще яснее, чем на первом спектакле.

может, потому что именно реактивный. Правда, тогдашняя психиатрия была та еще, не было на Наташу доктора Стравинского;-), но... Но - и тут вступает в дело тот факт, который мы оба, кажется, пока не назвали - этот спектакль вне времени. Это не про позапрошлый (или начало прошлого) век, это про людей, которые "напоминают прежних" (с) Так что - да, и для нее еще не все потеряно, может быть, даже больше найдено.

Kemenkiri, о! Вспомнил! В прошлый раз Клещ с Костылевым пил, а про морду - это тоже нововведение, получается!

Капс гостевой книги театрапосле спектакля 29 ноября 2009 (лирически доработанный)
Ввод Алексея Мамонтова на роль Луки

Чтобы капс лишний раз не загружать, тексты вынесу
**********
Анна (написано: 30-11-2009 04:49)
Не могу уснуть,все вспоминаю прошедший спектакль"На дне",прокручиваю эпизоды,слова...Вспоминаю ушедших...Я всегда любила этот спектакль,но сегодня-это было что-то невероятное,магическое.Очень хочется поделиться с кем-нибудь впечатлениями,но муж с детьми в отъезде,а мамуля моя старенькая,не могу ее будить.Поэтому,слова мои обращены в космос(надеюсь,что днем их прочтут и передадут актерам)-вы творите на подмостках чудо,не щадя себя,не щадя зрителя.Спасибо.Мамонтова видела первый раз-это запредельно,эпохально и очень по-человечески. Этот актер подарил мне сладостные минуты слез и улыбки.Дорогие актеры,я всем вам признаюсь в любви!
**********

f (написано: 30-11-2009 05:19)
Анна, как я Вас понимаю! И я надеюсь, что Алексей Мамонтов так и будет играть в этом спектакле - это было здорово, просто здорово и очень сильно. Иначе - да, но не менее верно и ярко.
**********

из блогов (написано: 30-11-2009 14:57)
...Интересно, это Театр на Юго-Западе или игра "Городок" больше виноваты в том, что в посмотренной нынче пьесе на "Дне" из Луки перед моими глазами образовался участник ежели не польского восстания, так хождения в народ, теперь пробирающийся обратно и собирающийся взяться за старое??... О другом и вовсе помолчу;-)
**********

. (написано: 30-11-2009 15:41)
Присоединяюсь! Вчера был очень сильный спектакль! Валерий Романович! Пожалуйста, дайте нам возможность еще увидеть Алексея Мамонтова! А Игорь Китаев - мой любимейший Актер. О таком составе я бы только мечтала... Про вчерашнего Луку хочется написать очень многое. Такой человечный, добрый, но в то же время именно, как когда-то учили в школе, "лукавый" Лука... Спасибо за вчерашний спектакль!
**********

Татьяна ( Москва ) (написано: 30-11-2009 16:16)
Мамонтов-чудо, масса обаяния, он был такой живой на фоне абсолютно тусклого барона,никакой Ивановой, Наумова с оператором за плечами.Он счастлив от того, что находится на сцене, а им это все, похоже, уже давно надоело.Как всегда, на высоте Афанасьев!
**********

Ирина ( Москва ) (написано: 30-11-2009 18:14)
Присоединюсь к хорошим словам в адрес Алексея Мамонтова. Счастлива, что попала на этот спектакль. И не согласна с Татьяной по поводу Евгения Бакалова. Я считаю его самым лучшим актером Театра на Юго-Западе на сегодняшний день. И именно его Барон оставляет, как правило, самые сильные впечатления. То же самое можно сказать про любую его роль.
**********

Ольга ( Москва ) (написано: 30-11-2009 20:25)
Я тоже присоединяюсь ко всем! В черашнее "На дне"- это что то! Мамонтов играет просто великолепно, он действительно живёт, проживает жизнь Луки. Да и все актёры в этот вечер были на высоте! Спасибо))) P.S. Я не знаю почему, но мне Ольга Иванова очень и очень понравилась, да характер у Василисы прямо скажем не сахар, но как она играла, впрочем как и всегда) Но это только моё мнение)
**********

Олег (написано: 30-11-2009 21:24)
Одни штампы, а не Василиса. Те же слова сквозь зубы, те же стиснутые кулаки. Все то же, что в "Бабочках", "Калигуле", "Эдипе" и "Опере нищих". А Мамонтов гигант. Неожиданный Лука, где-то совершенно непривычный, но сильный. Спасибо ВРБ за столь мощный ввод.
**********

Кристина ( Москва ) (написано: 30-11-2009 21:26)
Знаю театр с момента основания. Это, несомненно, один из лучших его спектаклей.Вчерашнее появление на сцене Алексея Мамонтова было откровением, хотя, несмотря на его долгое отсутствие, мы его не забыли. Алексей, как всегда был непредсказуем и в своем прочтении материала, и в исполнении его.Он был живой, искрометный, он внес столько своего "я" ( а у Мамонтова этого "Я" столько!) в спектакль, что тот заиграл совсем новыми красками. Алексей, пожалуйста, останьтесь в спектакле!
**********

. (написано: 01-12-2009 01:57)
...
...Пепел вчера был тоже потрясающий! И никакой оператор не мог сломать то, что от него исходило. Мне вчера Пепел понравился как никогда. Тоже - верю, верю, верю! У Наумова это вообще одна из самых-самых ролей, на мой взгляд....
**********