17 февраля 2012
Ральф – Антон Белов
Ральф – человек, всячески пытающийся уйти от реальности. Он окружает себя блеском, чтобы «приукрасить» реальность, «выползти» из-под нее, ведь она давит. Он складывает из нее спектакль и пытается заставить актеров уйти в подтекст от бреда из ацетона, наркоманов и прочего. Дале все тоже самое, что уже сказано, но повторится стописят раз и разными словами (наброски делала в разные дни, а мысль-то все об одном, а выкидывать жалко)
В большинстве случаев Ральф Дениса Нагретдинова для меня распадался на две составляющие, не знаю почему. Решетки и персонажи находящиеся там это совершенно отдельное пространство, которое до конца не разгадано (не придумано конкретного объяснения, а может это и к лучшему). Итак, две составляющие: собственно сам Ральф, кто придет в гости к Дону, кто будет разговаривать с Джил из ее прошлой жизни и некто у кого нет имени, кто режиссирует происходящее, смотрит на все со стороны, делая замечания, кто чуть выше всего этого обыденного, всех проблем и недомолвок.
Ральф Антона Белова получился единым. Хотя, начинаю сравнивать и получается, что Ральф Дениса Нагретдинова тоже единое целое, а вот поди ж ты один раз придумала разделить и не получается отказаться)) Не думала, что здесь эта проблема тоже настигнет. Пока она была сверхактуальна только в «Эдипе». Каждый раз безумно жаль, что этот спектакль уже не смогу увидеть с чистого листа, а его нужно смотреть начисто. Особенно сейчас, когда он стал таким какой есть сейчас. С другой стороны, появился бы он в репертуаре, там хоть с чистого, хоть с грязного листа, только бы посмотреть, ых.
С Ральфом получилось любопытственно ))
Сам Ральф (А. Белов) оказался чрезвычайно похожим на Джил. Она стремительно вторглась в темноту пространства и так получилось, что задала тон. Она говорит без умолку, окружает себя людьми и тем самым спасается от того, что Дон назовет нормой - кто не одинок. Дон понимает это и принимает, не стремясь бороться он выстраивает в этом одиночестве свой мир.
Ральф-Нагретдинов такой же закрытый мир, как и Дон. У него внутри нагорожены те же самые решетки, и он выглядывает изнутри посредством спектакля. Кстати, в этом они с Доном похожи, только Дон собирается общаться с миром посредством музыки. Так что Джил тоже проявляет постоянство вкуса ))
Но это не все. Самое страшное окружающая реальность - мода на голубых, проститутки, психоаналитики и др. Оно вторглось в жизнь и задает вектор (в общем механистическое-кукольное время как сказано сами знаете где). От этого закрылся Дон, в том числе вынужденно, слепота не позволяет ему коснуться этого и в этом, где-то даже, его счастье. Джил и Ральф, подверженные влиянию прежде всего пытаются существовать в окружающем нас мире, который стал кукольно-механистическим (это самое точное определение), пытаются понять как существовать в нем (думаю, что Ральф осознанно, а Джил – нет, но это не важно), надо же как-то выживать и только потом они обращаются к «внутренней коробочке», чтобы попытаться что-то сказать миру от себя. Дон может сразу заняться своей «комнатой Джованни» (специально так пишу, все одинаково по смыслу-то))) параллели так и тянутся). Дону не нужно «заморачиваться» с окружающим миром, у него есть свой и он огромен, хотя нам он представляется маленьким замкнутым пространством, очерченным лишь полоской света, когда в самом начале он разговаривает с матерью по телефону и свет есть только в нем, вокруг сплошная темнота.
Ральф (А. Белов) не прячется от мира, он слишком открыт и, скорее, пытается в существовать в нынешних условиях, определить для себя удобную нишу. Если Ральф-Нагретдинов ближе к Дону, то Ральф-Белов ближе к Джилл. Он окружает себя блеском и стремительно сам атакует реальность, приняв ее, берет в оборот, но при этом отчаянно стремится перепрыгнуть. Поясняю: проститутки, любовники - это окружающая реальность, это привычно людям и он берет это за основу, вынужден взять (ибо часть нашей жизни, как и понос), но при этом заставляет актеров тянуться дальше, в подтекст, оставляя звукоряд лишь орнаментом. И он знает, что люди это примут и почувствуют, поскольку устали от лжи. А все вокруг - лживо. Как и блестящий наряд, но... так приНято в этом кукольном мире. Кстати, Ральф за решетками по манере я бы его сравнила с Брандахлыстом (Иванова и Нагретдинова), то есть это такая смесь реального человека и явной маски, налета театральности за которым он скрывается, а внутри – настоящее. Он окружает себя людьми, блеском, светом, но при этом видит дальше, пытается дотянуться до света. Когда он в луче света... Ральф-Нагретдинов собирает свет в ладонь, тянется словно по веревке по которой можно выползти. Ральф-Белов он одевает себя в этот свет, впитывает его. Свет словно покрывает весь блеск, никчемных людей вокруг, болтовню и все уходит, остается только настоящее. То, что должно прорасти в его спектакле, то, что покроет всю механистическую чушь спектакля и для зрителя останется только настоящее.
Дальше больше))) У меня не сложилось с «нет в бешенстве я прокляну уходящий свет» (хотя это тоже очень точно к Ральфу подходит), зато очень его получились стихи про свободных бабочек (в смысле относящиеся к нему, он здорово их себе присвоил). В общем запараллелив Ральфа с Джил так и шла до конца.
Когда Дон и Джил читают общие стихи про бабочек Ральф... Ральф-Нагретдинов придавливает словами. Я разделяю его почему-то на два разных персонажа... и здесь у Голоса за сетками возникает такой вопрос из разряда Актера в «На дне» - куда идете зачем идете. Зачем свобода вам? Сумеете ли ею распорядиться. На что свобода, словно это наказание (ну, памятуя Калигулу в общем где-то это так). Сложное такое переплетение получается. Дети развеселились, взлетели и вроде все хорошо. А этот за решетками гранитную плитку сверху – бабах, не выпендриваемся, все равно жизнь даст по башке. Это через секунду Ральф проведет рукой вверх, отпуская перекрытое дыхание и ослабляя тяжесть плиты – не паримся ребята, финал будет позитивным, лучше так, лучше на позитиве, чем сдохнуть от невыносимости бытия (в общем, все строго по Керее))
Ральф-Белов продолжая говорить про бабочек он двумя руками опустил занавес (да получилось точно так же как потом будет с занавесом, когда он придет в гости), затем так же двумя руками поднял и заговорил про позитивный финал. Этот невидимый занавес (занавес его спектакля, Ральф создавал спектакль с первой до последней минуты и уж не его ли это спектакль о Доне и Джилл) он не давил и не душил, он просто скрывал и открывал два пространства – тот, что создали Дон и Джил кружась в решетках и то, что существует за этими решетками, кукольно-механистическое, которое убивает кружение. Получилось словно – заглянули туда, посмотрели сюда и, сравнив эти два варианта, Ральф принял единственно верное решение – финал должен быть позитивным.
Да, здесь еще можно притянуть Бабочку из «Фотоаппаратов». Однодневку-шоколадницу. Она свободна, она впитывает каждое мгновение тщательнее других, она знает, что у нее лишь сутки и мгновение больше небповторится. И если и существовать в этом всем то не больше не меньше а королевой. Ща подведу канву...любимую. Абсолютная свобода наступает за минуту до смерти, ну, когда точно знаешь когда будет точка. Бабочка однодневка четко знает когда будет точка, знает сколько будет мгновений, понимание этого дает свободу и силу, умение впитать каждую секунду и не потерять ни одной – свобода в мгновенности – ах, как Бабочка (в февральских «Фотоаппаратах») встрепенулась и ожила, словно второе дыхание открылось, когда она услышала о фотоаппаратах, о том, что можно сохранить мгновение, и следующие минуты, которые будут запечатлены она прожила вдвойне, с бОльшей силой, с бОльшим азартом, касаясь жизни не просто двумя лапками, а всеми четырьмя лапами и крыльями. Чтобы осталось по-максимуму, чтобы сохранилось многое.
Вот такой... «осознанный» принцип проявляется, когда Дон и Джилл оказываются вместе. Ведь по отдельности –Джилл хватает каждое мгновение, упивается, но не осознает, теряет мгновения, их у нее много и она не задумывается, шесть дней и баста. Дон, наоборот, тщательно держится за те мгновения, которые ему выпадают, настоящие, не придуманные им, а то что удалось пережить. Вместе они дополняют друг друга. Джил дает ему свободу и мгновения. Он дает ей возможность научиться их видеть и понимать.
---
Когда Ральф говорит о спектакле (когда уже в гостях у Дона) опускание занавеса - мгновение перед «смертью». А в контексте спектакля мгновение за которым прекратится сказка, спектакль, который захватывает зрителя. Настоящая свобода настает за мгновение до смерти. Занавес дает возможноть это почувствовать. Смерть в данном случае - умирание (вынужленный уход) из одного мира (спектакля) в другой мир - куольно механистическую жизнь от которой все задыхаются (исключительно цитируя Ральфа).
---
Мне никогда не было настолько больно за Ральфа, которого Джил... подставила. Понимая или нет, но она причиняет ему немалую боль. Ральф-Белов открыт, он идет за ней радуясь возможности «дышать», да она - воздух. Но Ральф попадает в чужой мир, который наваливается на него, слова о спектакле – это словно отчаянная попытка вдохнуть, потому что с каждой минутой кислорода для него становится все меньше. Он видит Дона, видит Джилл, видит, что не должен быть здесь, но она его привела. Его добивает «знакомство» с Доном, последняя капля после которой если он не повесится это будет чудо. Ральф уходит совершенно разбитый. Все что было, все что его удерживало разлетается в щепки, он оказывается выброшенным на берег. Джил ведь такая же, но она могла вернуться и вернулась, она могла прийти в мир Дона и остаться, а у Ральфа... может быть и у него есть какой-то берег, который можно позвать на помощь в момент отчаяния и хорошо, если это не презрение )) пользуясь случаем передаю привет Сципиону)))
---
Сам спектакль получился очень тихим. Странно тихим, непривычно тихим. Они обращались друг другу чуть ли не шепотом, иногда было страшно, что не услышишь их, упустишь что-то. Что-то там внутри болело. Не знаю как иначе назвать. Болело, заставляло быть чуть тише, но от этого получалось как-то очень по настоящему. Их боли и радости они не звенели, не были такими громогласными как обычно. В этой тишине они (Дон, Джил, Ральф) были в разы старше, чем прежде. Это было еще непривычнее. Не дети, а взрослые люди, которые пытаются понять жизнь, которые сталкиваются с ней и которым приходится принимать решения, решения, которые будут следовать за ними очень долго. Это был очень взрослый спектакль, на несколько голов выше, чем обычно.
Еще в прошлом спектакле «зацепилась» за матрасы
В центре - три надувных матраса. Ведь это некий плот корабль Дона. Если смотреть спектакль с краю (не из центра зала) это очень здорово видно. Когда он говорит о своем мире, таком огромном, он в финале падает на центральный матрас – мое, не отдам никому.
Когда Дон и Джилл читают общее стихотворение они в итоге оказываются на матрасах, но как – они «встречаются» на одном общем, а сами лежат на тех, которые по краям. Она быстро соскочит со своего и переберется к краю центрального. А потом в самом самом конце они окажутся вдвоем на центральном.
Но я собственно не об этом. В финале, когда Дон говорит о Джилл (проскочишь, он убогих любит...) он проходит между матрасами и отделяет крайние – «отвалилась» мать, «отвалился» Ральф (ведь второй матрас был Джилл, но можно и Линду сюда назвать), остался только центральный, только его и она прибежит и они будут вдвоем на одном, центральном.
