9.12.2007

Не написала я о ноябрьском «Гамлете», теперь жалею, только заметки остались, в виде исписанного репертуарного плана, а на этого, декабрьского, ручки не нашлось, так что буду сказать без бумажки.

Удушлив смрад vs. Быть или не быть
Вот в чем вопрос

Гамлет, злой мальчишка, датский гаденыш. Заноза, мешающая жить. Это не мхатовский ребенок индиго Михаила Трухина, который получает удовольствие, находясь на грани истерики, в нем есть и рассудочная злость, червоточина которая не может не привести к последствиям.  (я помню, что обещала сравнения постановок, и оно будет, фраза как раз из того текста)
Хорош ли такой Гамлет? Чисто теоретически? Еще как. Выбор призрака верный, благородная месть это высокопарная чушь. Гамлету нужен повод для убийства короля, следовательно, он не безумец кидающейся в омут чести за невинно убиенного папу, это идеализация даже и без того идеализированного Шекспира. Тень отца осталась на заднем плане, что весьма сложно вспоминая, какая эта тень. Никогда Розенкранц и Гильденстерн не были так правы насчет мнимого честолюбия принца. Повод для убийства короля чтобы закона завладеть короной? Да, у Шекспира, нет, у Леушина. Во всяком случае пока, хотя Дания неплохая награда за главную цель – Клавдия. Что они не поделили тайна, но точно не мать и жену, Гертруда курица, попавшая в ощип. Скорее всего, ту же Данию, старое как мир соперничество, в котором престол не цель, а статус. Много амбиций на слишком маленькую страну и замок. Клавдий старше, он достаточно зрел, чтобы вести борьбу с внешним спокойствием, но отвернись на секунду зрительный зал и он бы придушил принца, а потом спокойно стоял бы рядом удивлено пиная его труп (проверка, на всякий случай, вдруг всплывет). А Гамлету нужна публика, смесь садизма с садомазохимом, злорадное торжество на пополам с злыми слезами (папу жалко) во время спектакля. Клавдий дарит ему сцену подтверждения вины, он уже продумал, как посчитается с упрямым мальчишкой. Тогда созрело письмо в Англию и решения схоронить пасынка за свой счет. И понять Клавдия можно - принц мешает ему жить, а понять Гамлета порой сложно. Кажется, что ему просто не нравится Клавдий, будь кто другой на его месте уехал бы этот вечный студент опять в Виттенберг и никто бы ему не помешал. Ведь бояться, что принц найдет сторонников, соберет войско, королю не приходится. Гамлет не харизматичный лидер как Клавдий, не вождь как норвежский принц, не предводитель локального восстания как сын Полония. Он не сможет повести за собой народ. Гамлет одиночка, вещь в себе, направленная только на себя. Никакого партнерства по определению, только соло. Как в их тандеме уживается Горацио серьезный вопрос уже не первого спектакля.
Наверное, поэтому инициатива отношений исходит от Офелии, это не она с Гамлетом, а Гамлет с ней. Офелия по незнанию или что хуже по знанию притянута этой извращенной планидой. Пленил ли ее лукавый ум принца или его показная беззащитность, одержимость горем, любят, как правило, за недостатки, возводя их в ранг достоинств. Гамлет же предельно эгоистичен по отношению к своей нимфе. Она его, по праву того, что он ее любит.
Их совместная сцена, подсмотренная встреча, звучала совсем иначе, чем в прошлый раз, хотя внешне ничего не изменилась. Гамлет по-прежнему протягивает Офелии руку так, словно имеет право на ее ладонь (Когда?! Когда бедная девушка успела дать ему такое неосторожное обещание?) и понимает что что-то не так, когда она не отдает ему своей руки. Пусть и менее отчетливо, чем в прошлый раз, но ее открытое предупреждение позволяет ему признаться ей в любви. Тогда, когда она не может ему ответить. Раньше  это бесцеремонное вторжение мира в их отношения ранило.

Прекрасная случайность, тот камень, о который ненароком споткнулся принц. Гамлета карает не отравленная рапира, а память об Офелии, любовь Лаэрта к ней. Игра Лаэрта это серьезный рывок, во всяком случае, для моего представления о роле. При том, что борьба идет между Гамлетом и Клавдиям¸ Лаэрт в этой битве третья, недооцененная сторона. Если бы речь шла об игре в шахматы, то Лаэрт стал бы ферзем. Белым ферзем, которого Клавдий выставляет для своей защиты, заранее понимая, что ферзь сильнее короля. Сила Лаэрта, в том, что он предельно ясен, в своих помыслах и мотивах. И его уход к сестре убедительней покаяние об отравленном острее начинающегося со слов, - «мой принц». Текст читается верный, но как-то не вяжутся эти слова с нынешним Гамлетом, хотя с другой стороны, правящий род не выбирают.
Вернемся к белому королю. Клавдий белая фигура на доске, потому что

На противоположном поле черный ферзь с его - «быть или не быть». Здесь все относительно неизменно. Не быть? Допустим. У Гамлета хватает силы быть шилом в седалище Дании, но силенок оспорить власть над собой нет. Цельный, пусть и мало приятный герой, распадается на мозаику прогнившей рефлексии и сплошных противоречий.
Столько раз нарываться, идти на открытую конфронтацию, бороться, жить, чтобы признать в конце, что смысла в этом нет? А какой смысл тогда был раньше?
Тем, кому не интересно копание могилы для ближнего своего пусть и принца датского проматывайте, ибо я честно попытаюсь сейчас прорыть ему путь лопатой:
Я понимаю, что в спектакле монолог оказался почти в конце, тогда как в пьесе эти рассуждения идут намного раньше. Но это не повод нарушать ходи истории. Гамлет не отказывается от желания жить и борется за это право на корабле в Англию, (голосом Варенухи) так? Он собирается продолжить начатое, свое противостояние с Клавдием, и посылает королю письмо, так? Тут еще никакого «не быть» нет. Значит, решение забыться, покончив с целым морем бед, приходит где-то на кладбище. То ли череп Йорика производит на принца неизгладимое впечатления, то ли смерть Офелии, убеждает его в том, что жить смысла нет. Допустим. Тогда получается после поединка Гамлет намеревался скинуться с ближайшей башни. И к черту Данию, папу, маму, дядю, так как актер Олег Леушин знает что Гамлета ждет удар рапиры, а Гамлет, если он конечно не обладал паранормальными способностями об этом не знал. Точка.
Он конечно мог догадываться что с Клавдия станется придумать ему новую расправу и как вариант он мог принять ее с покорностью самоубийцы, но зачем такие изыски когда крыша башни ближе.
Партия
Белые начинают и выигрывают.

В целом уродливый вышел спектакль, не плохой, а неприглядный, изнаночный. Будь это трактовкой, а не случайностью как часто бывает в Ю-З я бы оценила ее как очень интересную и даже где-то правильную. А как выстрел наугад можно лишь сказать, что не мимо мишени.

Отредактировано Lek (2007-12-14 00:32:18)

Честно говоря, я забыла об этом тексте, только сегодня, перед спектаклем обнаружила его среди документов. Выкладываю на память. Отзыв о самом сильном «Гамлете» который я видела в этом сезоне:

6.02.2008

Значит так:
1. Текст очень длинный и включает мысли не только о спектакле, но и произведении в целом, так что если оно вам особо не надо, лучше себя не мучить.
2. Я не знаю, почему мне так увиделась, просто что-то как-то прозвучало, что-то как-то сложилось и т.д., а в причины: случилось это, потому что у актера рука затекла или голос сорвался, я вникать не собираюсь. Все что удачно вписалось, вписалось, а вот почему, мне откровенно говоря все равно.

Решайте сами верить мне или нет, но я видела канун гибели Эльсинора. Спектакль, который начался властью и ей закончился. А закончить можно было даже не начав, после первого монолога Клавдия. Сильно, лаконично, достаточно, теперь осталось включить свет, вручить цветы и разойтись. Клавдий сразу показал кто здесь главный, власть в его руках, у его вассалов, зала и принца не должно остаться никаких сомнений. Но главное сомнений нет у самого короля: роль правителя предназначалась ему и досталась по праву. Гамлет остается в Дани не уступая просьбам матери, король просто не дал ему иного выбора. Клавдий, насмешливо предлагает пряник, - «как первый в роде… близкий к трону», но отсекает пути к бегству кнутом. Этого момента, когда король играючи принудил Гамлета, заставил его подчиниться своей воле, принц не простит дяде.
Призрак как раз то чего не хватает в первую очередь самому Гамлету и если бы его не было, его бы следовало придумать. Отныне слова Тени не ставятся под сомнение, принца не смущает то, что призрак корчится в огненной гиене. Его благородный отец отнюдь не свят, да по вине убийцы он не причащен, но как же долго старший Гамлет не каялся, если его окаянств достаточно чтобы годами томить душу в тюрьме схожей с адом. Поражает ли Гамлета история призрака? Отнюдь, он догадывался, что можно улыбаться и быть мерзавцем, т.е. можно быть как Клавдий сволочью и обаятельным человеком одновременно.
Теперь у Гамлета и Клавдия одна проблема, нет причины уничтожить соперника, а она нужна, за Гамлетом чернь и по всей видимости к Клавдию народ тоже благоволит. Появление призрака как нельзя кстати, оно приводит в движения весы – «быть или не быть»,  в руках Гамлета.
Клавдий прав, изначальная скорбь Гамлета об отце грешна, оплакивая потерю, Гамлет видит в утрате и вероломстве матери в первую очередь себя. Встреча с духом придает его гневу праведный оттенок и шанс действовать, но как? «Порвалась дней связующая нить» - это не об открывшейся правде, Гамлету нужен план, объединивший замысел и возможность.
Никогда принц датский не был столь далек от безумия после явления призрака. Его выходка с Полонием, демонстрация облака в виде верблюда, вызов королю. Ты умеешь манипулировать людьми? И я тоже. Посмотрим, у кого это лучше получается? Все внимания Гамлета все его поступки, все помыслы сосредоточены в Клавдии и это стратегически неверно, Клавдий не видевший в нем ранее угрозы, теперь мало верит в  безумие принца, точнее не верит совсем.
Розенкранц и Гильденстерн его вотум недоверия Гамлету, и этот выпад ожидаем принцем. Он словно надеялся на нечто подобное: не догадываясь кто, был уверен, что кто-то будет. Он дает своим старым приятелям понять, что знает, зачем они прибыли, делая акцент на том, как особенно пристально слуги за ним наблюдают: не сложно догадаться, что ваша роль, друзья, такая же. Гамлет совершает попытку, напором выбить признание, вынуждая их сознаться.
Увидев в качестве шпионов, Розенкранца и Гильдестерна принц не разочарован, к этому моменту, он уже более чем разочарован почти всем своим окружением. Он испытывает призрение к людям, слабым, поддающимся манипуляции, к  этой – квинтэссенции праха. Поэтому особенно важно не быть одним из них, он не флейта, на которой можно играть, вот та точка накала противостояния начавшегося в самом начале. Слова Гамлета снова предназначаются Клавдию – поверь, ты не научился на мне играть. Принц даже передразнивает короля, еще не услышав его молитвы – «мой дом, мой край и королева», в устах Гамлета эта фраза больше чем вызов, это объявление войны. Выстрел из тяжелой артиллерии в конце первого акта.
Получился странно целостный спектакль при полном неравенстве ролей и партнеров.
В центре спектакля существует тандем и его противостояние, под которое приходится, подстраивается, догонять с разной долей успеха, каждому чтобы вписаться в этот междусобойчик как части картины. Мне говорили, что Гертруда, как изредка бывает, пожалела Офелию, а Лаэрт был чудо как хорош, верю на слова, но сама поймать и застать практически не успела, слишком славно сложилась пара - Гамлет и Клавдий. Это не значит, что не было остальных. Что-то новое появилось в Горацио, в его поступках, в его желание предупредить о призраке принца, от них повеяло своими, личными соображениями и мотивами. Жаль до конца довести их никак не удается, Горацио слишком рано выбывает из действия. Смыслу его роли безумно не хватает присутствия в концовке, его миссия в спектакле переосмыслена и дальнейшее – молчание, но ведь не забвение. Гораций, тот, кто не позволил уйти истории в никуда, последний свидетель и рассказчик, по просьбе принца, но об этом узнают лишь прочитавшие пьесу.
Чем дальше, тем больше я ценю Полония, то каким он стал. Вспоминая все виденные трактовки Гамлета этот Полоний претендует на индивидуальность. Он сочетает в себе рассудительность сановника и хлопотливость прислужника, не принижающей его достоинства и гордости. Еще один герой себе на уме. 5 февраля они все были таковы, кроме Офелии.
Офелия живет не головой, а чувствами. Для нее все просто – Гамлет ее любит, значит, подозрения отца не могут оправдаться ведь он любит. Ее наивная чистота обезоруживает, и Полония, чья пощечина почти беззвучна и Гамлета. Для него призирающего не рискну обобщить – человечество, но как минимум двор, Офелия то последнее чистое, нетронутое что осталось. Он припадает к ней как к святыне: приклонено, осторожно, молитвенно. Вся эта грязь, во вне и внутри утомила его и он устало, безнадежно просит нимфу (заметьте не свою, она незапятнанна руками принца) помянуть в своих молитвах его грехи, груз которых проступает в чертах лица. Он не удивляется, не осуждает то, что она просачивается сквозь его пальцы, просто обессилено оседает на полу. Лишь ее слова о подарках заставляют принца очнуться, заподозрить неладное и догадаться в чем дело. Он признается Офелии в любви, так что даже Полонии и Кладвии это ощутили бы не будь мы в театре и Офелия отвечает ему, еле слышным, почти беззвучным шепотом такого же признания. С этой секунду принца уже и не волнует, что за колонами прячутся соглядатаи, самое главное он узнал. Для остальных же он сейчас разыграет соответствующий спектакль. Но Офелия… Если раньше Офелия предчувствовала беды Гамлета теперь он предчувствует ее несчастья. Монастырь, никогда не звучал, так милосердно как в этот раз. Обитель – это спасение, истинное спасение Офелии от тех, кто сокрыт за колонами и от него, от Гамлета. Он не готов ее отпустить, но хочет защитить.
Тихое безумие Офелии, после смерти Полония: с детской старательностью прихорашивающейся перед встречей брата и без того аккуратно причесанные волосы, глубокий реверанс и травы, будто стишок что она хочет рассказать всем взрослым, могло бы стать счастьем Офелии. Тем же спасением, если бы эта тихая заводь стала забвением, но в ней словно воронка бушует памятливость, отец, его гибель и наверно, где-то там, на дне, Гамлет. Не обитель, не сумасшествие не смогли ее спасти, вся надежда на то, что смерти это удалось.
Спектакль получился не только целостным, но и плавным. В нем был свой внутренний такт и размеренность, перетекание одной идеи, в другую. За год его линия выстроилась логичней.
Театр, актеры: через Гамлета их функция стала очевидней. Гекуба муза, вдохновляющая принца на  идею мышеловки. Это проявилась не только в тексте, вступила в действие взаимосвязь происходящего и мыслящегося,  демонстрируя сиюминутность прозрения принца. Наконец его помыслы обрели слабые очертания. Гамлет меньше погруженный в себя и Клавдия, переживает происходящее вместе с актерами. Он эмоционально прерывает их, режиссирует, когда они сбиваются, забывая текст. Гамлет больше чем наблюдатель, он вмешивается, вступает в действие, от слов, начиная долгий переход к поступку.
Весы замерли в ожидании, как продуманно, оказывается, разместился в спектакле антракт.
У весов серый цвет, потому что это полутон: на половину белый, на половину черный. Многие краски это смесь двух, трех цветов, но в этом спектакле особенное значение приобрели  черные перья и белая ткань, все очевидно и в корне неоднозначно. Кто такие Розенкранц и Гильденстерн? Предатели, разве они не придают Гамлета. А может патриоты? Весь путь Гамлета ведет к гибели Эльсинора. Интрига Клавдия не первая интрига в истории Дании и не смотря на это страна как-то стояла, а правда Гамлета,  расшатала ее в одночасье. Их миссия священна, и состоит не в измене, а защите. Безопасность короля имеет огромное значение, от его жизни зависит жизнь многих, составляющих стены замка.
«Удушлив смрад злодейства моего» – «Быть или не быть» короля. Разговор и с Богом, но в первую очередь это диалог Клавдия и Клавдия, дилемма, не решаемая задача кроется в нем самом. В его душе.
Вопрос от Клавдия, нам, зрителям – зачем мы молимся? И два вариант ответа. Два? А вот и не угадали! Их должно быть три, это как утверждение  звучит в последних словах короля  – все поправимо. Но как поправимо тайна. В каждом слове Клавдия лишь две альтернативы. Он убийца, не приемлющий лицемерия, не для себя, не для других, значит, нет возможности каяться, не отрекаясь от трона, края, королевы. Клавдия  обезоруживает собственная твердость в грехе.  Он загнан в угол – Ангелы, на помощь. Перепады от небес, под землю и весь монолог словно когтями по каменному полу.
В то время как Гамлет бьется об стены, в поисках окна.  Убийство Полония становится для него последней каплей. По-простецски, но образно – Гамлет слетел с катушек. Он не хотел гибели Полония, у него нет плана и законного повода убить Клавдия, его душит презрение и страх (ответный ход короля не за горами) Гамлет срывается, он неиствует. Разговор Гамлета с матерью балансирует на хрупкой грани между истерикой, помешательством, буйством (и если я не совсем понимаю и ценю, вокальные упражнения принца в монологах, то сказать что в данном случае они сильно резали ухо и выбивались из трактовки не могу, совесть не позволяет)
В поисках тела Полония Гильденстерн пытается привести принца в чувства до последнего момента, остановить, дозваться до его разума, но в этом состоянии даже появление Клавдия не сразу, лишь постепенно возвращает Гамлету трезвость и рассудочность. Он мимоходом говорит о небе, но настойчиво рекомендует ступать Клавдию… куда по ниже.
Принц берет публику в понятые: вы ведь догадываетесь, зачем меня посылают в Англию? Мы не просто догадываемся, принц, мы знаем (нам сам Клавдий доверяет свои «секреты»). В спектакле часто говорили с залом, словно и без того малую высоту сцены отменили и Дания оказалась ближе, прямо за углом, перед нами.
«Быть или не быть» прозвучала еще одним вопросом в зрительный зал. Жаль нельзя ответить: так не честно, это не я, не мы, это Гамлет должен решать! Но вопрос ставится пред всеми и вся последующая цепочка рассуждений вовсе не разгадка (я помню, было – быть, потом упорно было – не быть, а теперь это даже ни не знаю). Монолог рассуждение на тему, он мог бы превратится в философствованье если бы не личностная окраска происходящего. Гамлет думает вслух, почему вышло так и поскольку его слова направлены в зал это почти утверждение трусости не только Гамлета, но и нашей. Того, кем делает нас мысль о смерти.
Концовка упирается в поединок, рукой Клавдия останавливающей Гертруду в их разговоре с Лаэртом – я сам разберусь. Брата, который в отличии от своей сестры хуже понимает Гамлета не услышал в его словах предостережения.  Гамлет, не винится перед Лаэртом, не извиняется, ему и не за что, он скорее напоминает, предупреждает – «я не желала вам зла». Тогда кто? Король стоит тут, неподалеку. Он как бы не причем.
Клавдий лишь разводит руками, когда раненый и пораженный этим фактом принц идет ему на встречу. Разве не этого ты желал Гамлет? Разве не на это нарывался все время, так что теперь тс-с-с, пусть останется нашим секретом. Но нет, на сей раз Гамлет с мстительностью меняется рапирами, так просто у них все это не кончится. Секрета не выйдет, слишком близко развязка. После признания Лаэрта концы той самой порвавшейся нити связующей дни в руках Гамлета. Когда он уже и не ждал ладони в одной из которых еще должна быть зажата рапира, соединили ее обрывки.
Это гениальное режиссерское решение (имхо): ступающей на встречу Гамлету, не сопротивляющейся Клавдий. Почему так? Да, потому что у принца теперь есть право на убийство короля.

Но это не точка… Конец жестокий и реалистичный. Какие страсти? Что за глупости. Трупам не место в тронной зале! Фортинбрас по-хозяйски, с легкой издевкой объявляет, что власть отныне его. Он быстро и уверено отдает уже почти  бытовые распоряжения. Эльсинор его. Канонада – вот жирная точка на Дании.

Из блокнота о "Гамлете" 24/04/2008

Полоний - в те моменты, когда Михаил Белякович вместе с остальными не играет комедию, это шикарный придворный и по-настоящему заботливый отец. Взгляды, которые он бросает на дочь и сына, жесты - тут позавидуешь детям такого родителя и попусту возражать такому не станешь -  авторитет сквозит в каждой нотке, в каждом повороте головы.
Лаэрт. А мальчик-то вырос! Во всяком случае, посерьёзнел очевидным образом.
Марцел. Сравнений не избежать, но ... весьма и весьма! "Козлов! ИГРАЕТ!" - переглядывались мы с tomine. Не все же ему экстерьером брать, пора и остальные способности подключать.
"Девочки"-актёры бесподобны. Дима Козлов - явно дочурка младшая, фигурой в "папу", женственностью в "маму". Денис Нагретдинов - дочка невыпендрёжная, не красуется вроде особо, но гримаски строит премилые : )
Гертруда. Говоря о гибели Офелии, словно делала вид, что скорбит, в то время как сама её в ручей столкнула (это не новость, но часто она выглядит так, словно и вида делать не пытается). При этом по отношению к сыну действительно ведет себя обеспокоенно, а после чаши с ядом начинаешь сочувствовать ей самой.
Сам Гамлет - мне давно плевать, что он решил - "быть или не быть", но к своему концу он идет как раз с этой решимостью. Да, может и не быть, но не быть не только ему самому. Он более, чем обычно, напоминал одиногоко ребенка, уверенного в том, что матери на него плевать.
Клавдий. Король, бесспорно. Он далеко не Петрушка и не карманник. Представление, затеянное Гамлетом, больно задело его - причем настолько, что в ходе его монолога появилось ощущение, что ему откровенно плохо физически и морально ( я даже за Алексея Матошина испугалась было, тем более, что, например, по Олегу Леушину было видно, что он не вполне здоров, но играл, не обращая на это внимания ... ) , и невозможность вымолить у небес прощения за содеянное гнетет его невыносимо. Волей-неволей исполняешься острого сочувствия к этому человеку, убившему брата и государя и помышляющего о новых убийствах во имя сохранения достигнутого.
Здесь Клавдий становится тем Калигулой, которого можно понять.
Офелия - изначально была среди прочих чем-то вроде призрака. Полевой цветок среди сорняков, мотылек среди мух и слепней. Нет, вовсе не монастырь ей уготован, но сразу райский сад.
Актёр. Безмерно уважаю Андрея Санникова. Здесь он достоин всяческих похвал. Пусть до рыданий о судьбе Гекубы он "не додавил", но должное напряжение создал успешно. А вот интересно, актеры на заднем плане нарочно оставили свою комическую пантомиму, чтобы не мешать, или заслушались-забыли о мясной нарезке и телепузиковых схватках... Или просто так резать воображаемое тело способен только сам Санников? : )

Давно не было этого ощущения - когда тяжело, "размазана по креслу", но -  в удовольствие. Единственный минус - дым.

24.04.2008

«Гамлет - может или только думать или только действовать»

Нет, иногда он может и то и другое. Не хочется начинать с чужих умных фраз, но одна постоянно крутится в голове. Причем я не помню, у кого ее вычитала, хотя и предполагаю, что это из концепции спектакля Крэга и Станиславского: Гамлет как лучший из лучших – герой. Когда-то для меня это было откровением, я его никогда не воспринимала лучшим из лучших. Я вспоминала эту формулу на «Эдипе», правда в другом контексте, во время «Ромео и Джульетты» (где Меркуцио, возможно в рамках тренировки стал именно таким героем) и никак не ожидала, что вспомню на «Гамлете».
Может потому что хрестоматийности в спектакле никогда не получалось, не скажу, что она есть сейчас и теперь сразу видно, что черное, что белое, что тень, а что ее отбрасывает. Спектакль оказался не прост, он оказался доходчив.
Гамлет был юн, примем это как факт, он не нес на плечах тяжкого опыта кроме данного ему воспитания, его взгляд на мир не  был окутан розовым светом максимализма, но при этом он был идеалистом. Его месть дело чести, но и безумие имело место… не сыгранное, а отступающее и возвращающееся умопомрачение. Головокружение, круговорот оставленный призраком в принце. Надрывный смех с раскинутыми руками для остальных видевших призрака лишь секунда, а для принца встречающего его чаще, подпускающего его ближе, начало затмений. Горе, боль, не спорю, но безумие было и не хочется ставить четких оценок, тому, что происходило на сцене. При этом Гамлет был сильней, впервые на моей памяти он был сильнее всех, даже обстоятельств в рамках своей философии.
Быть или не быть? Не быть (кто бы сомневался), закончить дела, то, что связывает тебя с миром и уйти, в этом смелость. Смелость в том чтобы умереть, покончив с целым морем бед. Сделать такой выбор, значит преодолеть страх неизвестность. Сразу вспомнился Олби. Если бы нам кто-то сказал правду о жизни, а не сулили радужные перспективы… 

«Но никогда не скажут, как это происходит на самом деле- как это случается- а ведь и пол правды и то было бы хорошо. Ничего кроме «блестящих перспектив», «светлого будущего». Господи, если бы они сказали, улицы были бы усыпаны трупами подростков!»
«Три высоких женщины» Эдвард Олби

Вот-вот, трупами подростков, этим должны быть усыпаны улицы после монолога Гамлета. И эта же боязнь неизвестности мешает принимать какие-либо решения, и нам и ему. Может быть Гамлет прав. Не о смерти. Это все равно не укладывается в рамки моего восприятия, но о боязни неизвестности, незащищенности перед будущим рождающемся из наших поступков. Интересно, если бы мы знали что умрем, не сейчас, но когда-нибудь, знали это по настоящему, сделала бы это нас смелей и сильней. Будь мы уверены в нашей смертности может быть мы, и не боялись смерти.
Так почему же Гамлет был лучшим из лучших? Не потому что постоянно о чем-то думал или действовал, а потому что не считал себя лучшим. Странная несвойственная принцу доверительная самокритичность. Не принижения себя, а зеркало что он ставит перед природой.
Если допустить что все что Гамлет говорит Офелии шепотом правда, а громко это игра для поглядывающих за ними, то он признался ей в большем, чем обычно. И в гордыне, и в ненависти царящей в сердце, и в том, что она не должна была ему верить, почти все слова ей, теперь эта сцена разрыва отношений. Отсюда  опустошенность Офелии на спектакле, разыгрываемом актерами в замке, где герои как маски сменяли один другого в беседе с Гамлетом.
Он признается в своих затмениях Лаэрту. И в дуэли, которая была детализирована как никогда, казалась бы сражаются двое самых достойных людей королевства, с благородными помыслами при  сомнительной цели в виде мести. Какой-то горький Шекспировский абсурд. Клавдий был подол, малодушен, он прятался за их спинами, а каясь каялся, по настоящему забывая о твердости в грехе, очень громко, но наверное честно. Во всяком случае,  это было честнее, чем попытка Гамлета стать мученикам хоть на миг в самом конце, с канонизацией нельзя торопится, ведь дальнейшее молчание и команда к канонаде. Когда даже в зрительном зале чувствуешь себя Горацио – видевшим все, но готовым оказаться где угодно только не здесь, чтобы не становится невольным свидетелем этих событий.

В качестве постскриптум, про Офелию, чем менее чисто и невинно ее безумие, тем страшнее на него смотреть.

Отредактировано Lek (2009-05-24 12:36:17)

Матошин играет Клавдия всё лучше и лучше... И это тревожит, потому что сочувствие зрителей уже целиком принадлежит этому герою, у которого есть цель , и он готов за неё бороться.
Но пьеса Шекспира, я думаю, всё-таки о том, что в жизни есть вещи более важные, чем "корона, трон и королева". Об этом размышляет Гамлет. Его внешняя пассивность объясняется тем, что он всё время думает, но как раз мыслительной деятельности в спектакле нет. А есть - энергетика страсти, которая выражается прежде всего через движение. Мысль выражать через движение, конечно, трудно... Поэтому следишь за бесконечными метаморфозами Гамлета и не понимаешь, чем объясняется смена его состояний, кроме инфантильности и психоза.
Допускаю, что и такой Гамлет имеет право на существование, но...
Набоков не случайно называл Клавдия пошлым, считая, что тот недалеко ушёл от Полония, с его мещанскими взглядами. Этому миру и должен противостоять Гамлет - с его высокой духовностью... Должен бы... Но тема духовности звучит в спектакле очень слабо.
Я вижу вокруг множество молодых людей - умных и тонких, - которые не могут найти цель в жизни. Их интересы поверхностны, ничто не забирает их настолько глубоко, чтобы ради этого стоило бороться, чем-то жертвовать... Я чувствую их внутреннюю растерянность и даже зависть по отношению к тем людям, у которых эта цель есть. И помню фразу парня, принадлежащего к другой породе: "Идите на фиг со своим богатым внутренним миром!" Непонимание, враждебность...
Раньше у меня были большие претензии к актёрам, теперь их очень мало. Да и к режиссёру, по большому счёту, тоже нет. Зато есть претензии к нашему времени, которое довольно жёстко развело своих героев на два противоположных лагеря: прагматиков, готовых переступить через нравственные принципы, и философствующих неудачников, приносящих себе и окружающим одни неприятности.
И, несмотря на внутренний протест, я всё-таки продолжаю ходить на этот спектакль - мои "десять минут в неделю".

Как пример, Клавдий  Михаила Названова прекрасно сыгран, но я все равно остаюсь на стороне Гамлета

"Живи - и будь счастлив", "живи - и жить давай другим" - выражения из арсенала мещанской морали ( с точки зрения исскуства, конечно ). А если для её воплощения надо ещё и брата убить - это уже совсем никуда не годится.
Поэтому я, скорее, пойму Калигулу, чем Клавдия (как героя, конечно).
Цель Гамлета - не только месть, но и восстановление порушенного миропорядка, попытка понять, почему он порушен и был ли вообще. Сравните с целями Клавдия. Это есть в тексте Шекспира-Пастернака, раз уж он берётся за основу. По-моему, образ Клавдия усложняется за счёт балетных вставок, образ Гамлета упрощается за счет того же.
Кстати, кто смотрел европейского четырёхсерийного(?) "Дон Кихота" - там тоже материализуются глюки, и зритель видит, что герой - псих, - но почему-то не в ущерб глубине образа. А тут так и хочется списать все метания Гамлета на счёт "органических поражений головного мозга".
Короче, не знаю, кто виноват - но не нравится мне всё это.  Торжествующей пошлостью и так полны экран и сцена... Не знаю, почему для её оправдания нужно использовать Шекспира и превращать Клавдия в подобие Раскольникова. Если бы он убил старуху - то уж точно ради денег.

Личное, только личное...
Я хочу, мне надо: знать, что всё - не зря , и то, что делает с нами жизнь, имеет какой-то смысл. За этим я и пришла в театр.
Есть вещи, которые дают надежду  на это: любовь, красота, стремленье к истине... Возможно, что-то ещё...
Через них человек осознаёт себя как часть Космоса - не побоюсь этого слова.
Театр Ю-З не показывает быт, не интересуется мелочами. Зато другие миры, параллельные пространства - это пожалуйста!
Что бы ни вытворял Леушин в "Ревизоре" ( я всё время возвращаюсь к этому спектаклю ) , он демонстрирует многослойность мира - вне и внутри нас.
Это есть в "Калигуле", потому что герой ведёт постоянный поиск истины - пусть и извращёнными способами.
Но в "Гамлете" никакого Космоса нет. А есть - царство хаоса, которое пытается как-то упорядочить Клавдий. Но кто он такой - этот Клавдий? Улучшенный вариант Полония , главный управляющий насквзь прогнившим (!) королевством... Где ему преодолеть земное притяжение? Ведь он и по земле не то что ходит - почти ползает!
Но и на Гамлета надежды нет. Его интонации, движенья, взгляды - сумбур вместо музыки.
И вдруг - великолепная сцена боя: азарт полёта, горечь полного осознания - наконец-то!
И вдруг - издевательство над Шекспиром и над зрителями - сцена смерти Клавдия. Что это?!
Можно любоваться отдельными тонкостями, мелкими достижениями, радоваться новым акцентам...   Но нет настоящего Чуда - того, что делает спектакль великим ( а только таким, по-моему, и должен быть "Гамлет" ! ) Нет, мать его, катарсиса!
А значит: всё зря, и то, что с нами происходит - не имеет никакого смысла, а всего лишь случайная игра.  Кого?  Да никого!!!

Уфф!  Понимаю, что у меня - ну очень субъективное восприятие этого театра и приношу огромные извинения всем, кто это читал. Накипело...

Lek, интересная трактовка, спасибо! (почему-то не прочитала раньше, а жаль). Мне такая режиссерская увязка истории тоже очень нравится, но вот логично объяснить причины этого я бы сама не смогла...